Пепельная Луна - стр. 27
– Не-а, – ответил Толик после раздумья, показавшего Кате, что он действительно перебирает в уме знакомые созвучия. – Только вот «Леди ин ред» помню. Как переводится-то?
– Мои мечты сбываются.
– Мечты сбываются и не сбываются, любовь приходит к нам порой не та-а-а, но все хорошее не забывается, а все хороше-е и есть мечта, – фальшиво напел Толик, изо всех сил пытаясь подражать Антонову. Как многие, кому медведь наступил на ухо, он любил подпевать известным исполнителям. Но в отличие от многих, Толик еще и не стеснялся чужого присутствия, с удовольствием демонстрируя невольным слушателям отсутствие вокальных талантов.
Катя поморщилась, но промолчала. Слава богу, уже подъезжали к дому. Едва машина остановилась у подъезда, Катя выскочила и стала одной рукой судорожно искать в сумке ключи, ругая себя за то, что не приготовила заранее. Во второй руке были букеты.
– Катеринсанна, – крикнул ей в спину Толик. – Вещи же в багажнике! Давайте я подниму.
Точно, она совсем забыла про дорожную сумку, в которую положила часть вещей из берлинского чемодана, другую часть оставила на даче. Жизнь на два дома научила ее иметь два полноценных гардероба – на Николиной Горе и в Большом Гнездниковском. Она хотела было махнуть рукой – мол, бог с ними, с вещами, но вспомнила, что в сумке лежат подарки Соне, маме и бабушке, которые она успела купить в Берлине.
Катя вернулась к машине.
– Спасибо, Толя. Совсем забыла про вещи. Не сказал бы – я бы и не вспомнила.
Толик достал Катин саквояж из багажника и уже хотел двинуться с ним к подъезду. Встречая из поездок, он всегда доносил ее вещи до квартиры.
– Не надо, – решительно остановила его Катя. – Я сама.
Почему-то ей не хотелось, чтобы Толик видел, как она открывает дверь своей квартиры, обнимает и прижимает к себе Соню. В этот момент рядом не должно быть посторонних.
– Как скажете, Катеринсанна, – в недоумении протянул Толик. – Я тогда в офис погнал.
Катя открыла дверь лифта, машинально подумала: «Хорошо бы не поменяли на новый, как по всей Москве». Дверь громко лязгнула, и кабина поползла на пятый этаж.
«Будь дома, просто будь дома», – мысленно заклинала она Соню, подходя к двери квартиры. Хотя где ей быть в семь утра, как не дома?
Катя опустила саквояж на пол и вставила ключ в замочную скважину. Руки дрожали. Она провернула ключ три раза влево, но дверь не открылась. В панике Катя вынула ключ, вставила снова, до упора повернула вправо, закрывая замок, и снова влево: «Ну, открывайся!»
Не желая поверить в очевидное – дверь не открывается, – Катя дернула ее на себя, но без толку. Перестав заботиться о том, что лязг ключей нарушает утреннюю тишину подъезда, принялась судорожно крутить ключом в скважине туда и обратно, дергая дверь уже на каждом повороте, будто замок мог самостоятельно изменить принцип своей работы.
– Мама, ты?
Замок лязгнул изнутри. Соня в пижаме с мишками, которая давно стала ей мала, заспанно хлопала глазами. На щеке виднелась полоса от подушки. Значит, крепко проспала всю ночь на одном боку.
– Мам, ты чего так рано?
– Соскучилась, Совушка!
Самое ласковое семейное прозвище Сони придумала Анна Ионовна, сама Катя пользовалась им нечасто, в минуты наибольшей нежности.
– А чего ты ломилась-то? – зевнула Соня.
– Да не открывалась, представляешь. Я несколько раз пробовала открыть. Хорошо ты дома, а то пришлось бы вызывать мастера и замок менять, – Катя постаралась, чтобы голос звучал как можно более невинно и беззаботно.