Пепелище - стр. 5

В полутора метрах от кровати располагался стол с аппаратурой – рабочее место Вики. Сестра, сидевшая в кресле в своём облезлом синем халате нараспашку поверх серой майки и клетчатых шорт, сошла бы за программиста или дизайнера. Однако тем хватило бы и одного монитора, да и данные спутников о движении воздушных масс им ни к чему.

– Гадаешь…

Вика оглянулась. Едва ли она слышала Евгения; он даже не прошептал, а пошевелил губами. Но она почувствовала. Вика чувствовала больше, чем ей и другим хотелось. Кожей, нутром, третьим оком, шестым чувством – называть можно как угодно, но суть от того не меняется. Ужасно полезная способность, но и жутко неудобная, если не умеешь её контролировать. Тяжело быть высокочувствительным приёмником с неисправным тумблером включения-выключения.

Евгений пристально посмотрел на сестру. Каштановые волосы, небрежно собранные в пучок, обрамляли овальное веснушчатое лицо. Припухлость в области глаз досталась Вике от отца. От матери же был усвоен лишь сомнительный дар и, пожалуй, интерес к естественным наукам. На этом сходства заканчивались.

«Что бы я делал, не будь мы роднёй?» Взгляд Евгения заскользил по Викиному бедру. Гладкая кожа блекло сияла на утреннем свету. Евгений мысленно поцеловал сестрину голень.

– Не гадаю, а прогнозирую. – Вика с видимым раздражением запахнула халат и затянула пояс. – Не самое грязное занятие, знаешь ли.

Евгений улыбнулся уголками губ. Выбритое лицо не избавилось от печати напускного безразличия.

«Как скажешь, сестрёнка, как скажешь…»

– Гадают твои прорабы, устанавливая сроки.

– Хочешь поскорее от меня избавиться? – Евгений поднялся с кровати. – Двоим тут тесновато, не спорю. Мать могла бы подарить тебе коробку попросторнее. Хочешь себе отдельное крыло? Места хватит всем, тем более что остальные прекрасно умещаются в шкафу.

– Меня и эта коробка устраивает. Даже думать не хочу, во что ты превратишь подвал.

«В пыточную или в холодильник для шлюх». Вика не была уверена, действительно ли эта мысль принадлежала ей, или она все же была услышана от брата. Чрезмерная эмпатия размывает личность. Чужие мысли замещают собственные.

Улицу всколыхнул шум, от безысходности прозванный в народе музыкой. Выкрученные на максимум басы пережёвывали мелодии в зародыше, изредка выплёвывая шелуху отдельных синтезаторных нот. Смысл слов, если таковой в них закладывался, бесследно ускользал от невольных слушателей; лишь магия сведения мешала неразборчивому бубнежу потонуть в потоке бита и слиться с ним.

– Что-нибудь придумаю, – сказал Евгений и, поморщившись, выглянул в окно.

Источник шума, кислотно-зелёный кроссовер с тонированными стёклами, вынырнул из-за угла и заехал на тротуар у соседнего дома. Водитель не торопился убавлять громкость. Евгений упёрся ладонями в подоконник, а взглядом – в капот автомобиля. Вика вернулась к своим мониторам. Покрытая шрамами спина брата загораживала вид на тёмные окна, но смотреть было не на что. Самое интересное скрыто от глаз, и порой не зря. Годы, проведённые с Евгением и Матерью под одной, ныне рухнувшей, крышей, научили Вику держать порывы любопытства в себе, а язык – за зубами, если ставки невысоки.

А иначе образованные и воспитанные горожане сбросят маски и соберутся в толпы, как средневековые крестьяне.