Пепел звезд - стр. 37
– Просто никогда не угадаешь, что в жизни пригодится.
– Ты права, – сказал Антон.
Марина очертила указательным пальцем круг на его груди, в области сердца.
– Я хотела спросить, твоя татуировка что-нибудь означает?
Антон, усмехнувшись, расстегнул несколько пуговиц на джемпере, обнажив оскаленную волчью голову.
– Так, ерунда… Грехи юности.
– И где проходила твоя юность? В Воркуте или под Магаданом?
Он взял ее руку и принялся закапывать в мягкий песок.
– Ты умная девочка. Сколько тебе лет?
– Двадцать пять.
– В самом деле? – он изумленно приподнял брови. – Я думал, не больше двадцати. Ты такая… хрупкая…
– А я уже старушка, по меркам «новых русских», – рассмеялась Марина. – Разочаровала?
– Что ты думаешь обо мне? – спросил он вдруг, пристально глядя ей в глаза.
– Надеюсь, – сказала Марина, что ты не сутенер, не торговец наркотиками и не киллер.
– Нет, я не исполнитель. – Он принялся рисовать пальцем на песке ломаные линии. – Но я тот, кто стоит над ними. Так что, возможно, я – и то, и другое, и третье.
– Вот именно это я и думала.
– Тебя это не пугает?
Марина пожала плечами.
– Меня уже давно ничто не пугает.
Он медленно провел ладонью по ее волосам.
– Ты совсем не знаешь своих родителей?
Она покачала головой, высвобождая руку из песчаной западни.
– Я подкидыш. Меня нашли у дверей Дома малютка в субботу утром. Поэтому и дали фамилию Субботина. Спасибо, что имя нормальное записали. А то у нас в детском доме была девочка, Эсмеральда Сидорова, представляешь?
– А мои родители были алкоголиками, – помолчав, сказал Антон. – Трезвыми их не помню. Отец посылал нас с сестрой за деньгами на бутылку. Не достанешь – домой не возвращайся. Избивал до полусмерти. Мне тогда лет семь было, Катьке – пять. Воровали, конечно. Потом к компании старших прибились. В милицию заметут – я малолетка, что взять? Потом сестра умерла, от дифтерии. Все думали – ангина, сама пройдет. Тогда я от них ушел. И пошло-поехало… Ты – молодец, что нашла в себе силы стать нормальным человеком. Не сломалась…
В какой-то момент Марине показалось, что в его взгляде промелькнула грустная нежность.
– Как ты решила стать гримером?
– Пожалуй, профессия меня выбрала. Всегда раскрашивала девчонок в детдоме. Потом, когда мне было двенадцать, мои подружки, они постарше были, нашли заработок. Ходили на площадь трех вокзалов. Вдвоем, без меня. А я им макияж перед работой накладывала… Однажды Вика ушла с клиентом и не вернулась. Через неделю нашли. В каком-то тоннеле… Мужик оказался настоящим психом, так ее изуродовал… Когда тело опознавали, директор чуть в обморок не грохнулся. А, как в себя пришел, заявил, у детдома денег нет, чтобы Вику в порядок привести. Хоронить в закрытом гробу. Ребята стали возмущаться, все проститься хотели по-человечески. Столько лет вместе… Взяла я тогда Викину косметичку и цепочку золотую – все, что у нее было. Прихожу в морг вечером. Там парень сидит, санитар или сторож, хрен его знает… Морда – во. Говорю: так, мол, и так, хочу загримировать подругу. Он: «Не положено». Я ему: «Может, договоримся?» Он отвечает: «Что с тебя возьмешь?» Я намекнула, что кое-что умею… Глазки у него заблестели. Махнул рукой: «Заходи.» И стоит, смотрит. Стала я цепку надевать, а этот ублюдок увидел и отнял. Ей, мол, уже не пригодится.