Пепел умерших звёзд - стр. 27

– Привет, Зтиррмайн! Мне как обычно.

Бармен Зтиррмайн (Эльринн так и не понял, имя это или фамилия), низкий даже по меркам гоблинов, улыбнулся так широко, как только мог. С учетом характерной гоблинской улыбки, выражение его лица почти не поменялось.

– Привет, Эльринн! Хочешь, анекдот расскажу? – Бармен, не дождавшись согласия, затараторил: – «Блин!» – сказал дракон, наступив на гремлина.

Зтиррмайн заржал. Говорил он, как и все гоблины, только на кобллинай. Эта традиция доводила до колик всех, кто вынужден иметь дело с ушастыми коротышками. По мнению гоблинов, если ты произносишь хоть слово чужого языка, ты предаешь свой. Местные могли понимать сколько угодно наречий, но говорили исключительно на родном. Чужакам, прилетающим в Эйкулларию за уникальными товарами, приходилось или учить головоломный кобллинай, или тратиться на переводчика.

– Не смешно, – откликнулся баггейн.

Гоблин наморщил нос:

– А вчера ты ржал так, что упал со стула.

– Да? – Эльринн виновато посмотрел… к себе в кружку. – А после какой кружки пива это было?

– Ты ничего не пил, – ответил бармен.

– А что я ел? – любопытствовал баггейн, уже начавший подозревать, что вчера съел целую тарелку эльфийских поганок, сваренных в молоке.

– Ничего, – спокойно отвечал Зтиррмайн.

– А нюхал-то я что?! – уже повысив голос, допытывался Эльринн, вспоминая, что может дать подобный эффект.

– Только собачьи отходы, когда полз домой, не в силах от смеха встать.

Говоря про отходы, гоблин поморщился, непостижимым образом сохраняя безмятежную улыбку. Тут баггейн погрузился в самый настоящий ступор. Зтиррмайн склонил голову набок, потратил пару секунд на задумчивое рассматривание клиента, после чего сжалился и сообщил:

– Заходил один дракон, сказал, чтобы я ему кого-нибудь опытного посоветовал, толкового. И чтобы драк не боялся. В общем, я ему тебя посоветовал. Вот тебе карточка, он просил с ним связаться.

Эльринн без слов взял карточку и прочел единственное слово: «Уррглаах». Ниже помещался код обруча.

– До свидания, – бросил он бармену и сбежал, не глотнув пива ни разу. На память гоблину остался только стук лошадиных копыт, еще некоторое время доносившийся с улицы.

– И даже не заплатил ничего… – укоризненно покачал головой гоблин, телепортируя пиво из кружки обратно в бочку.

Звездолет «Танатос»

Девятое ноября 2278 года по земному летосчислению

На любом месте, где кто-то проживает достаточно долго, со временем неизменно появляется отпечаток личности его обитателя. Каюты «Танатоса» не стали исключением – за минувшие годы каждый член экипажа успел придать своему жилищу неповторимый, узнаваемый облик. Звездолет, и без того отмеченный неизбывной гоблинской тягой к оригинальности, после комплектации столь необычной командой стал местом поистине причудливым. В отдельные его уголки никому не рекомендовалось заходить без веского повода.

Возьмем, например, каюту Александра Синохари. На любого неподготовленного зрителя она могла произвести весьма сильное впечатление. У стоявшей в углу кровати горным хребтом высились несколько стопок потрепанных книг, целиком занимавшие небольшой столик. Колдовское знание, слишком опасное в цифровом виде и тем паче в формате телепатических мыслеобразов, до сих пор записывали по старинке на бумаге. Еще один стол, побольше, доминировал в центре каюты. Заставлен он был ничуть не менее прикроватного, однако выглядел значительно разнообразнее. Стопки бумаг, покрытых неразборчивыми теоретическими выкладками, писчие принадлежности и алхимический скарб формировали уникальный в своем роде натюрморт. Большая часть посуды и ингредиентов оставалась в угловом шкафу, но даже в таком варианте эклектическая смесь химической лаборатории и кабинета делопроизводителя смотрелась более чем внушительно.