Пепел и песок - стр. 9
– Давайте, с семи утра хочу похмелиться.
Мы сидим в кафе, скатерть гладит голые колени Ярославны, она достает из алой кожаной сумочки пачку сигарет, кладет рядом с моим бокалом пива:
– Начнем?
– Сигареты у вас звукозаписывающие?
– Ой! – смеется. – Сейчас.
Сумочка снова раскрывает свой рот. Помада, салфетки, блокнот с вензелем отеля, номерок ресторанного гардероба с цифрами 90*60*90, снова помада, высохшая апельсиновая корочка, зубная щетка в перламутровом футляре, ангорский котенок, комплект постельного белья в синюю клетку, букет орхидей, ларец Марии Медичи, пляжный зонт с надписью «Miami beach», полный курс йоги в трех томах, кофейная машина, снова помада, плоский телевизор с диагональю 72, памятник Чехову, что у МХТ, массажный стол, три ракушки, пакетик с коричневым сахаром…
Никакого диктофона там нет.
Ярославна улыбается:
– Забыла в Париже, на кровати. Давайте так поговорим? У меня очень хорошая память.
– Давайте. Только закажите мне еще пива, я не так богат.
– Конечно! Вам какого?
– Вы знаете, лучшее пиво я пил в семнадцать лет, когда вернулся после успешно сданного экзамена в Университет.
– Как оно называлось?
– Не помню… Это было разливное, у вокзала…
– Какого вокзала?
Я смотрю на море. На яхте матросы-миллионеры разворачивают грот, поднимают пиратский флаг цвета тюменской нефти.
– Какого вокзала?
Еще пауза. Молчи, Марк, молчи. Что ты скажешь ей? Название вокзала? Нет, оно утонет в нефильтрованном пиве.
– Как какого? Железнодорожного.
– Вы родились в Москве?
– А разве есть места, где можно еще родиться?
– К сожалению, есть.
– Вы не забыли про пиво?
– Нет, не забыла, – Ярославна ломает сигарету. – Вы какой-то неправильный сценарист. Зачем мне стали рассказывать про китайскую сорочку на набережной Круазетт? Тут так не принято.
– Да… Действительно…
Левой рукой я касаюсь волос на затылке, накручиваю на указательный палец промозглый локон. От жары забыл все уроки дорогой моей Ами. Она сейчас бы убила меня своей черной мраморной вазой.
Ярославна смотрит стрекозьими глазами – на меня и на весь окружающий нас опрятный хаос.
– Ну говорите! Для каких фильмов вы написали сценарии?
– А он всего один и есть пока. Короткометражный. Могу рассказать о нем. Это арт-хаус.
– Уууу… Нет, это совсем скучно.
– Тогда могу рассказать о режиссере Требьенове.
– А это кто еще?
– Сильвер Требьенов. Он мой старый друг. Сюда привез наш арт-хаус.
– Нет-нет, не надо. Пусть увозит.
– Почему? Сегодня мы пойдем по красной дорожке.
– Да? – Ярославна издевательски складывает все свои сладкие пожитки обратно в сумочку. – Знаешь, что я тебе скажу насчет дорожки?
Стоп! Оборвать.
Я отгоняю назойливый флешбек. Но он мерцает, мерзавец. Вспышка справа, вспышка слева. Нет, я не слышу слов Ярославны, бармен, громче музыку! Не слышу!
Да. Хорошо.
Еще водки. Все утопить.
Пока я в рапиде наливаю себе водки… В рапиде, Бенки, значит – в замедленной съемке. То есть мучительно долго протягиваю руку к графину, беру его за горло и душу. Душу, как нежный садист. После чего, преодолевая силу притяжения, все же отрываю от стартового стола и жидкость внутри колеблется, как мертвый глицерин… Пока все это происходит, пусть звучит за кадром мой тихий голос.
Тот фильм, снятый режиссером Требьеновым, получил в Каннах Приз симпатий кинокритиков развивающихся стран. Требьенов пытался убедить всех, что это победа. Угощал журналистов старым божоле, ласкал их своими глянцевыми глазами и журчал южнорусским говором: