Пепел и песок - стр. 29
Отец Синефил склоняет бороду к аккуратной голгофе, где цветы распускают бутоны, и дождевой червь, выбираясь на свет, уже мнит себя радостно богом.
Мы не будим отца Синефила, пусть отдыхает. И Бенки с подругой оставим пока тут, пусть поживут в райском саду, заслужили.
Я открываю маленькую зеленую дверь в ограде монастыря. Скрип пробуждает незримую птичку, столичную нищенку.
– Какой хороший фильм. – Катуар прикуривает дрожащую сигарету. – Откуда ты знаешь этого отца Синефила?
– Потом расскажу.
– Уходишь от ответа! – Катуар освежает бульвар первым дымком.
– Слышишь птицу?
– Слышу. Но не вижу.
– Ты у меня тоже как птица.
– Как чайка?
– Нет! Они омерзительные.
– Чайки?
– Поверь мне – я вырос на море. Поверь.
– А какая?
– Просто Птица. Из моей Красной книги. Нет, книжечки.
– Так нельзя! Надо придумать, что я за птица.
– Придумаю, но не сейчас. Поедем домой скорей. Вон уже поливальная машина едет.
– И что?
– Вдруг она смоет тебя?
– Боишься?
– Очень.
– Не бойся. Птицы не тонут.
– И не курят.
– Хочешь – брошу?
– Давай.
– Но при условии.
– Каком?
– Ты бросишь этот сценарий.
– Ты что, Катуар? Все в самом разгаре. Рухнуло здание МГУ. Мне перевели деньги. Впереди еще столько сладких трупов и катастроф. Ты что?
– Деньги? Вернешь.
– Почему я должен бросить? Что за рассветные затеи?
– Он мне не нравится.
– Ты хочешь лишить героя цели?
– Какого героя?
– Меня. Герой должен иметь цель, иначе он никому не нужен.
– Ты нужен мне. Этого герою мало?
– Подожди. Ты будешь писать диалоги?
– Нет. Мне можно лететь?
– Куда? Куда, птица?
– Метро уже открылось.
– Не пиши диалоги, если не хочешь. Но ты никуда не уйдешь от меня. Никуда. Не уйдешь.
– Ради тебя, мой любимый. – Катуар берет сигарету двумя пальцами, прицеливается, словно резвясь, играет в дартс. Сигарета опытной стрелой попадает точно в мишень урны.
– Какая ты ловкая!
– Ты сомневался? Видишь, я бросила. А ты?
– Птица, давай лучше целоваться посреди бульвара, как…
– Марк, а кто была твоя жена?
– У меня не было жены.
– Не обманывай.
– Не было при Шекспире сигарет «Друг». Не было!
– Марк, любимый, никогда не обманывай меня, хорошо?
33
– Тебе помочь к экзамену подготовиться?
Она похожа на цветок подорожника. Моя однокурсница. Ты спросишь, Бенки, какой у нее цвет глаз. Я до сих пор тебе этого не скажу: не знаю, не понимаю. Да и есть ли у нее глаза? Под глазами есть две вечерние лужайки, это точно. Но сами глаза? Еще есть зубы. Крупные, хорошо бы их поместить в гербарий стоматолога. Хотя я никогда до этого не видел ее в столовой. Зачем ей зубы? И зачем она сейчас пришла в столовую, где я с однокурсником и соседом по комнате Бухштейнфельдманбергшейном ем чудо-пельмени, заливая их живой водой?
– Присаживайся! – говорит Бухштейнфельд… шут с ним. Просто Бух. Он встает и длинными пальцами указывает на место близ его тарелки.
Эта драма с пельменями, Бенки, происходит шестнадцать лет назад.
– Спасибо, – отвечает цветок подорожника и садится рядом со мной. – Зачем ты так много льешь уксуса?
Теперь важно жевать, чтобы ответ потерял всякий смысл в непроваренном тесте.
– Что, прости?
Настойчива. Настой подорожника.
– Прости, что?
Жевать. Унг-унг. Унг-унг.
– Прости, что?
– Это не уксус, это водка.
– Ты не пьешь водку, я знаю.
– Сегодня решился. Мы с Бухом отмечаем юбилей.
– Чей?
– Да, кстати, – Бух направляет в меня острием алюминиевую вилку. – Какой юбилей?