Пепел большой войны. Дневник члена гитлерюгенда. 1943-1945 - стр. 19

Сегодня днем папа побывал в Штольпе. В пивной «Лёвенброй» он рассказал историю, которая случилась во время посещении гауляйтером[46] Шведе-Кобургом[47] вермахтовского лагеря допризывной подготовки. Эту историю поведал ему я. Мне же было очень неприятно, что он пересказал ее в пивной. Если папин рассказ услышал кто-нибудь из партийных и доложит об этом по команде, то мне придется несладко. Папа не хочет придавать этому значения и считает, что ничего опасного здесь нет, поскольку мы, в конце концов, еще дети. Возможно, что он и прав. Может быть, никто и не станет по своей доброй воле доносить о том, что гауляйтеру чистили сапоги, когда он вышел из доставившего его автомобиля и шел по песку к воротам лагеря, чтобы приступить к его инспекции? Ведь что сделало руководство лагеря? Они просто отрядили для этого одного из курсантов, которым должен был стать самый красивый блондин. Им, разумеется, оказался Клаус Одефей. Наверное, он скорчил про себя гримасу, но все же стоял со щеткой из свиной щетины при входе в ворота лагеря. Когда же на входе появился Шведе-Кобург, то все произошло так быстро, что Клаус едва успел бросить на того взгляд, поскольку наводил блеск на его сапоги. Причем не было в тот день в лагере человека счастливее Клауса, поскольку за свои труды он был остальной день совершенно свободен. И все же он предпочел бы нести в тот день службу, чем надраивать щеткой сапоги Шведе. Отец был прав, по сути в истории этой нет ничего опасного, но все же во время своего пребывания в вермахтовском лагере я не стал записывать ее в свой дневник, опасаясь, чтобы кто-нибудь не сунул в него свой нос. Но на этом я ее и заканчиваю. Иногда я даже подумываю о том, не следует ли мне вести записи в дневнике каким-либо шифром, чтобы никто посторонний не мог бы его прочитать.

Раньше в этот день мне подарили бы праздничные подарки, но сейчас война, и невозможно купить или достать того, что хотел бы получить именинник. Моя верная подруга Ленхен Лидтке из писчебумажного магазинчика напротив нашей гимназии смогла приберечь для меня только автоматический карандаш. Правда, он стоит восемь марок, но деньги у меня есть – заработал, помогая отстающим ученикам. Про Ленхен Лидтке мне тоже надо будет рассказать историю, скорее даже сказку, поскольку, когда она вырастет, это будет как нельзя лучше подходить для этой девочки, словно явившейся из сказки братьев Гримм, и она не будет злой, какими бывают все старые женщины с горбом на спине. Наоборот, я хотел бы описать ее именно с горбом на спине, потому что даже в этом случае она все равно бы была хорошим человеком, только гораздо больше знающим о людских болях и страданиях, чем это знают здоровые люди. Но наряду с ней в этой сказке должна была бы быть и прекрасная белокурая девочка, внутренне просто отвратительная. Тогда бы в моей сказке возникло противопоставление. Но Ленхен все равно бы смогла из этой злой красотки сделать «добрую фею». Да, когда-нибудь я все же напишу такую сказку.

Но я всегда беру на себя слишком много, чего мне так и не удается выполнить. Даже свой дневник я веду очень и очень неаккуратно. Мне надо гораздо чаще обращаться к нему и записывать все более тщательно и подробно. И еще не надо будет отвлекаться на незначительные события и обстоятельства, а описывать только важное, исключительное. Но как я могу заранее знать, что станет самым значительным?