Пенелопиада - стр. 8
Я знала, что они приехали сюда не за мной, не за Пенелопой-Уточкой. Нет, только за тем, что они получат в придачу ко мне: за родством с царской семьей, за грудой сверкающей дребедени. Ни один мужчина не пойдет на смерть из любви ко мне.
И действительно, ни один не пошел. Не то чтобы мне хотелось толкать их на смерть… Я ведь не пожирательница мужчин, не Сирена, не сестрица Елена, которой нравилось побеждать просто для того, чтобы показать: она это может. Как только мужчина начинал ползать перед ней на брюхе – а много времени на это не требовалось, – она поворачивалась и уходила, даже не удостоив жертву прощальным взглядом, да еще с этим своим беззаботным смешком, словно только что увидела придворного карлика, стоящего на голове для потехи.
Я была доброй девушкой – по крайней мере добрее Елены, так мне казалось. Я знала, что должна буду предложить мужчине что-нибудь вместо красоты. Я была умна, все это говорили (и повторяли так часто, что меня это повергало в уныние), но ум в своей жене мужчина ценит до тех пор, пока держится от нее подальше. А вблизи – что ж, доброту он никогда не отвергнет, даже если ни на что более соблазнительное рассчитывать не придется.
Самым очевидным кандидатом в мужья для меня был какой-нибудь младший сын царя с обширными владениями – возможно, один из сыновей Нестора. Для царя Икария это был бы удачный союз. Разглядывая из-под покрывала молодых людей, топчущихся во дворе, я пыталась угадать, кто из них кто, и решить – просто забавы ради, поскольку выбирать себе мужа в мои привилегии не входило, – кого из них я бы предпочла.
При мне было несколько служанок – меня никогда не оставляли одну, я была в опасности, пока не выйду благополучно замуж: ведь кто знает, не взбредет ли в голову какому-нибудь рьяному охотнику за удачей попытаться соблазнить меня, а то и просто схватить и похитить? Служанки держали меня в курсе дел. Это был неиссякаемый источник всяческих пустяковых сплетен: они были вольны ходить по всему дворцу, рассматривать мужчин, как им заблагорассудится, подслушивать их разговоры, смеяться и шутить с ними, сколько душе угодно: если кто и проберется к ним между ног, до этого никому не было дела.
– А вон тот, с грудью бочкой? Это кто? – спросила я.
– А-а, да это всего-навсего Одиссей, – ответила одна из служанок.
Серьезным претендентом на мою руку он не считался – по крайней мере среди прислуги. Дворец его отца находился на Итаке, каменистом козьем островке; сам же он был одет как простой мужлан, а держался словно важная шишка из провинции, и уже успел ввернуть несколько заковыристых фразочек, за которые его записали в чудаки. Другие юноши подшучивали над ним: «Не садитесь играть с Одиссеем, он с Гермесом на короткой ноге». Все равно что прямо сказать: это, мол, плут и вор. Точь-в-точь такая слава ходила за его дедом Автоликом: говорили, он за всю жизнь ни разу не выиграл честно.
– Интересно, быстро ли он бегает? – сказала я.
Кое-где женихи определяли победителя в борьбе, кое-где – в колесничных скачках, но у нас было принято простое состязание в беге.
– Это вряд ли – на таких-то коротких ножках! – ответила служанка не без ехидства.
И верно, ноги у Одиссея были коротковаты в сравнении с туловищем. Пока он сидел, это было незаметно, но тотчас бросалось в глаза, стоило ему подняться.