Пена 2 - стр. 22

– Приказано присматривать, чтобы не сперли.

– Кому он на хрен нужен?– вытаращился на него сержант.

– Сказали, что улика, будто бы, для коменданта,– доложил сменившийся часовой.

– Хорошо, я доложу,– принял решение сержант. И доложил немедленно. Получил за доклад разнос от начальника караула и на другой день – благодарность в приказе за бдительность от коменданта. Так что не востребованным труп Лауцкиса пролежал недолго – до вечера.

А вечером его опознал, проходящий мимо под конвоем Мыкола Вырвихвист.

– Цеж наш хлопец,– обрадовался он возможности отличиться.– Вин мене сто рейхсмарок задолжав.

– Вот гад,– посочувствовал ему конвоир.– Ничего, скоро ты с ним встретишься и вытрясешь свои марки.

– Где встречусь?– не понял грубого солдатского юмора Мыкола.

– В Аду. Шагай, че встал?– подтолкнул его в спину конвоир.

Избавившись от тела, диверсант и летчик направились подыскивать временное пристанище на светлое время суток и очень удачно укрылись с этой целью в одном из сгоревших домишек. Между печью и полу сгоревшей бревенчатой стеной, расчистив вполне приличный закуток.

– Кушать совсем нечего,– посетовал лейтенант Крайнов.

– Нужно где-то запастись. Нам еще долго идти,– напомнил ему Отто о предстоящих скитаниях в тылу противника.

– Придется мне идти в качестве фуражира. Вас многие знают в лицо,– принял решение лейтенант Крайнов и оставив лишнее имущество, отправился на поиски провианта.– У меня денег советских десять тысяч рублей есть. Не пропадем, обер-лейтенант,– зарядил он оптимизмом на прощанье Отто.

Покрутившись возле вокзала, лейтенант выяснил, что продукты можно приобрести на барахолке, которая появилась стихийно рядом с местным храмом, чудом уцелевшим от бомбежек. Свято-Троицкий собор, так торжественно он назывался когда-то и лишенный крестов, после революции использовался Советской властью в качестве Дома Культуры. Немцы, оккупировавшие поселок в 1941-м, отнеслись к бывшему культовому зданию и вовсе пренебрежительно, разместив в нем конюшню. Оскверненный людьми и временем, храм стоял, продуваемый всеми ветрами, через лишенные стекол оконные проемы и взирал ими же на мирскую суету, в ожидании лучших времен. А у его обшарпанных стен, суетился людской муравейник, называемый в народе романтично – Барахолка. Люди возвращались к мирной жизни, к родным очагам и они, еще не отрыдавшиеся и не отплакавшиеся, тянулись друг к другу, как былинки на студеном ветру и прятались у стен храма, неосознанно к нему притянутые. Все той же надеждой на лучшие времена.

Лейтенант Крайнов, прошелся между толпящимися аборигенами, жидко разбавленными людьми в форме, прицениваясь к продуктам и лысина у него вспотела от цен, под пилоткой, мгновенно.

– Ох, ни хрена себе,– поделился он впечатлением с подвернувшимся под руку старлеем.

– Котлы у тебя ничего. Трофейные?– приценился тот моментально к его собственности.

– Не продаю,– отказался от негоции, внезапно возникшей, лейтенант.

– Я хорошую цену дам,– привязался старлей.– Десять тысяч хошь?

– Нет. Не хочу. Самому нравятся,– отказался Крайнов.

– Я свои в придачу добавлю. Во, гляди,– принялся совать ему в лицо, пошарпанный эксплуатацией точмех, старлей.

– На хрена мне твои часы? У меня есть свои,– попытался урезонить его лейтенант-фельдфебель, но старлею его часы так приглянулись, что он, похоже, готов был на что угодно, чтобы их заполучить.