Пекинский узел - стр. 67
Игнатьев, помнится, ответил тогда так: «Не приблизит и не надо. Когда учитель фехтования повышает плату за уроки вдвое, я это понимаю: жизнь есть жизнь и её надо защищать, но вот когда учитель пения желает драть с меня три шкуры, простите, мне и петь уже невмочь! Сухота, знаете ли, дерёт горло». Сказал, а сам расстроился. Видно, он и вправду обречён ждать и надеяться. Ждать обещанного и надеяться на лучшее. Испытывать томительную неизвестность. Неопределенность.
Сегодня утром он с трудом нашёл в себе силы подняться, одеться, выйти на улицу. Проснулся он с тяжелой головой и долго не открывал глаз. Снова снился тигр. Затем приснилось, будто он стал тигром и чувствует себя в его зверином облике свободно и легко, как будто тигром был с рождения и никем не хотел быть, как только им. Когда осознал эту мысль, испугался: не сходит ли с ума? Слишком большая нагрузка выпала на его психику за последние два года. Сперва поход в Хиву и Бухару, где он чудом ушёл от грозившей ему гибели, затем китайские мытарства, влюблённость в My Лань, невыносимая разлука с ней, отъезд из Пекина и прибытие в Шанхай, отягчённые внезапным покушением на его жизнь и сопряжённые с постоянным ощущением меча, нависшего над головой.
Разлука с любимой лишала его чувства жизни.
«Разве я думал, что влюблюсь, что полюблю? А вот случилось…»
Хандра лишала его сил, не оставляла никаких желаний. Мучила его и укоряла; зачем, зачем он покинул Пекин? В Шанхае он никто. Пустое место. А он по своей сути, при его пылкой натуре, не терпел бездействия. Покой и тишина нагоняли на него смертную тоску, но, с другой стороны, он понимал, что надо иметь смелость оставаться в тени в то время, когда все толпятся на припёке, оттирают для себя место под солнцем. И ему в Шанхае нужно быть терпимым и сговорчивым. Не спорить, не критиковать. Нужно помнить: у тебя всё хорошо. Не ждать помощи ни от кого, но самому помогать. И улыбаться. Кто улыбается, вне подозрений. Этому учат китайцы: «Безмолствуй, но помни». Молчи, но делай всё, чтоб о тебе заговорили, и заговорили после того, как ты добился своей цели. В Пажеском корпусе он научился ценить дружбу, понимать стихи, но главное – он научился владеть шпагой. Почувствовал себя бойцом. Выбить из его руки клинок не удавалось никому. «И не удастся», – подвыдернул саблю Николай и с силой вогнал её в ножны. И как только рука его легла на эфес, ему показалось, что он как бы взмывает, летит и поднимается незримо высоко на ярком воздушном драконе с разноцветным ленточным хвостом – парит и ничего ему не страшно. Вот такой могучий китайский дракон из рисовой бумаги на бесконечно длинной бечеве.
Взяв с собой охрану, Вульфа и Татаринова, Игнатьев отправился в английское посольство, располагавшееся по соседству с французским. В посольстве ему сказали, что званый ужин и праздничный бал состоятся в английском клубе, где имеется просторный светлый зал. Клуб располагался за углом американского консульства в величественном здании с арочными окнами и полукруглым фонтаном в огромном вестибюле, неподалеку от универсального магазина со сплошными стёклами витрин, опоясавших первый этаж.
И в английском посольстве, и в близлежащих кварталах, да, наверное, во всём Шанхае, все будто с ума посходили: посланник её величества королевы Англии устраивает бал! Все непонятно чему радовались и если чего не делали, так это не вертелись, как белки в колесе, и не скакали на одной ножке. Разве что мальчишки бегали по улицам и запускали змеев. И всё оттого, что из Англии прибыла военная эскадра и транспортные суда, битком набитые пехотой, конницей и артиллерией. Мятежники разбиты, отряды их разрознены, в Шанхае – бал!