Пекинский узел - стр. 18
Улыбка фортуны – это случай. Кто его не упустил, тот счастлив. Упустил – глупец. Спеши, толкайся, рви из рук – не проворонь! И не забудь при этом улыбнуться, быть учтивым.
Имя Су Шуня действительно старались произносить шепотом. Его страшились. Впрочем, имя жестокосердой Цы Си тоже не упоминали без нужды.
– Вам надо будет входить в город через западные ворота, – подсказал Попов. – Восточные – ворота народа.
– А западные? – спросил Игнатьев.
– Ворота покорности.
«Ладно, – подумал про себя Николай. – Будем покорными. Кроткие унаследуют землю».
По Пекину его несли в парадных носилках, в сопровождении казачьего конвоя и многочисленной свиты – членов Русской духовной миссии в Китае.
День был солнечным, безоблачным, слепящим. Запомнилось ярко-голубое небо, густые тени от пагод, желто-золотистый цвет столичных зданий.
Кровли императорских дворцов блистали золотом.
Одноэтажный Пекин утопал в зелени садов и парков.
Улицы были запружены народом.
Цирюльник работал прямо на улице, подвесив медный таз на трех веревках к низкой ветке тенистой шелковицы. Здесь же стояла скамья для клиентов.
Под стеной буддийской кумирни расположилась целая артель слепцов, бродячих песнопевцев в изодранных рубищах.
Откуда-то несло кислятиной и тиной. Тухлой рыбой.
Из рассказов Попова Игнатьев узнал, что нищие и пожары – проклятие Пекина. Многие слепые видят, а безногие ходят. Имеющие костыли сдают их напрокат за сногсшибательную мзду так же, как накладные горбы и бельма. В Китае есть мастера по гриму, есть специалисты по уродствам: отделают так, что мать родная не узнает! «Безрукие» выставляют напоказ искусные протезы культяпок, а руки прячут в лохмотьях одежды. Чем больше на нищем тряпья, тем меньше ему веры.
Продвигаясь по запруженным народом улицам, Николай отметил, что в столице Поднебесной мало вьючного скота, зато много носильщиков и грузчиков.
Возле городского рынка он увидел ловца крыс. Через его плечо была перекинута палка, на которой болталась привязанная за хвост жертва.
«Ничем не брезгуют, – гадливо поморщился он и подавил приступ тошноты, закрыв глаза и глубоко вдохнув. – Представляю, что творится в их головах». Попов предупредил, что «китайцы так же верят в оборотней, как мы верим в то, что за весной приходит лето».
Жеребец хорунжего испуганно заржал, попятился назад, пытаясь миновать ряд деревянных столбов с перекладинами, на которых висели крючья с отрубленными человеческими головами. В пустых глазницах копошились мухи.
Китайцы не обращали на эти головы никакого внимания. Их интересовала торжественная процессия с конвойными казаками.
– Кто вы? – не скрывая любопытства, громко спрашивали пекинцы и, услышав ответ, передавали друг другу сиюминутную новость: – Игэна-че-фу! Русский дашэнь…
Лица китаянок были густо замазаны белилами и ярко нарумянены. У многих – подведенные глаза и нарисованные брови. На скулах – «мушки».
Паланкин был открыт, и одна из китаянок бросила Игнатьеву желтую розу. Он поймал её на лету и с удивлением почувствовал, что колючие шипы тщательно срезаны.
Попов, ехавший рядом на низкорослом коне, объяснил, что желтая роза считается символом Пекина, а брови китаянки выщипывают, чтобы потом рисовать тушью и углем.
– Император Сянь Фэн тоже выщипывает брови? – вдыхая аромат розы, поинтересовался Николай и отметил для себя, что у столичных полицейских на головах шляпы с лисьими хвостами, а куртки с зелеными нашивками.