Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1» - стр. 76
Уже и раньше, в своей «свободной жизни», Игорь стремился[164] понравиться девчатам и принимал для этого разные меры: заводил прическу, украшал костюм, произносил остроумные слова. В том, что он девушкам нравился, было для него смешное, что-то очень важное, свидетельствующее о какой-то привлекательной для людей силе. Но никогда еще не было, чтобы девушка ему самому очень понравилась. Он по-джентельменски привык отдавать должное привлекательности и красоте и считал себя в некотором роде знатоком в этой области, но всегда забывал о красавицах, как только они уходили из его поля зрения. И поэтому каждую новую девушку он привык встречать свободным любопытством донжуана.
Так он встретил и девушку в парке и прежде всего должен был признать, что она «чудесна». Это слово Игорь очень ценил, гордился его выразительностью и от самого себя скрывал, что унаследовал его от отца, который всегда говорил:
– Чудесный человек!
– Чудесная женщина!
– Чудесная мысль!
Девушка, проходившая по дорожке парка, была «чудесна». Это в особенности бросалось в глаза оттого, что одета она была очень бедно и некрасиво. Не было никаких сомнений в том, что она не колонистка – колонистки всегда чистюльки.
У нее было чуть-чуть смуглое лицо, очень редкого розовато-темного румянца, расходящегося по лицу без каких бы то ни было ослаблений или усилений, удивительно чистого и ровного. Ничто у нее в лице не блестело, ничто не было испорчено царапиной или прыщиком, редко у кого бывает такое чистое лицо. Из-под тонких черных бровей внимательно и немного смущенно смотрели большие карие глаза, белки которых казались золотисто-синими. Зачесанные к косе темные волосы, отливающие заметным каштановым блеском, непокорно рассыпались к вискам. Словом, девушка была действительно чудесна.
Игорь остановился и спросил удивленно:
– Леди! Где вы достали такие красивые глаза?
Девушка остановилась, отодвинулась к краю дорожки, поднесла руку к лицу:
– Какие глаза?
– У вас замечательные глаза!
Этими самыми глазами девушка сердито на него взглянула, потом наклонила покрасневшее лицо, метнулась с дорожки в сторону, на травку.
– Миледи, уверяю вас, я не кусаюсь.
Она остановилась, посмотрела на него исподлобья, строго.
– А вам какое дело? Идите своей дорогой.
– Да у меня никакой своей дороги нет. Скажите ваше имя.
Девушка переступила босыми ногами[165] и улыбнулась:
– Вы из колонии, да?
– Из колонии.
– Смешной какой!
Она произнесла это с искренним оживлением насмешки, еще раз боком на него посмотрела и быстро пошла в сторону, прямо по траве, не оглянувшись на него ни разу.
25
Проножки
Мастер Штевель, широкий, плотный, румяный, внимательно глянул на Игоря круглыми глазами:
– Никогда не работал?
– Нет.
– Значит, начинаешь?
– Начинаю.
– Дома… хоть пол подметал?
– Нет, не подметал.
– Незначительный у тебя стаж. Ну что же… начнем. Я тебе дам для начала проножки зачищать. Работа легкая.
– Какие это проножки?
Мастер ткнул ногой в готовый стул:
– А вот она – проножка, видишь? Поставили, как была, нечищеную, с заусенцами, вид она имеет отрицательный. А теперь ты будешь зачищать, лучше выйдет стул. А то все чистили, а на проножки так смотрели: что там, проножка, и так сойдет.
Мастер был словоохотливый, но деловой[166]: пока говорил, руки его действовали, а на подмостке перед Игорем появились куча проножек, рашпиль и лист шлиферной бумаги. Заканчивая речь, Штевель прошелся рашпилем по одной проножке, потом зашаркал по ней бумагой, полюбовался проножкой, погладил ее рукой: