Патриот - стр. 29
Работа не предавала и не обманывала.
Он рассказал всё это девушке Веронике – сидя напротив, наклоняясь через стол и теребя золотые запонки; она смеялась и пожимала плечами.
Лаконично сообщила, что работать не любит, а любит нектарины, клубнику, сухое белое, Земфиру и «Тёмные аллеи» Бунина. Перечисляя, юмористически загибала пальцы, давала понять: конечно, я глубже, умней, интересней, клубника и аллеи – не главное.
Близость подразумевалась с первых минут вечера, легко, весело, в скольжении, в полёте. Без условий и обязательств.
После третьего бокала божоле вышли на улицу «подышать» и долго, жадно целовались; она льнула, прижималась готовно вся, от колена до ключиц.
Власть ненавидела, Россию презирала и собиралась эмигрировать при первой возможности; это, как нетрудно догадаться, только добавило банкиру возбуждения.
Говорили не только о политике. Но о чём бы ни говорили – Знаева поражала легкомысленность его новой знакомой. Наконец до него дошло: это не она, это он. Загруженный, унылый, с головой погружённый. Стеклянный, оловянный, деревянный. Отвратительно занятой. Скучный. Человек-андроид.
То на часы, то в телефон, то в себя глядит. Цель жизни – заработать все деньги. В правом кармане – щёточка для чистки замшевых туфель, в левом – банка с мультивитаминами. Не пьёт, не курит, кофе и мясо – табу.
Никаких целей она перед собой не ставила, наслаждалась текущей минутой.
А наслаждаться в те времена было легко. Не существовало в той Москве ни автомобильных пробок, ни мегамоллов, ни айфонов, ни террористов, ни фейсбука, ни «Гарри Поттера», ни принудительной эвакуации, ни «Рутрекера», – был только омытый весенней свежестью бесконечный город, и бесконечное небо над ним, и люди, мужчины, женщины, бесконечно жаждущие друг друга.
Дома у меня никого нет, сообщила девочка Вероника, – тётка на всё лето уезжает на дачу, выращивает гладиолусы.
Неважно, ответил он, у меня тоже есть свободная хата. У каждого банкира есть потайная съёмная хата – для хранения разнообразных нехороших документов, чужих паспортов и жёстких дисков с рискованной информацией, и вообще, на всякий случай, если однажды, не ровен час, прижмёт и надо будет спрятаться.
И вдруг подумал: лучше к ней, в тёткины покои, чтоб в любой момент можно было мгновенно собраться и исчезнуть, оставив довольную даму нежиться в любимых пухлых подушках.
Так и вышло.
Тёткина квартира ему понравилась: опрятная, с высокими потолками, а банкир, как всякий мегаломаньяк, имел слабость к высоким потолкам. Были там ещё вазы с цветами, приятные половики поверх скрипящего паркета, и повсюду зеркала, добавляющие объёма и без того просторным комнатам, и даже какие-то витые подсвечники, и заботливо накрытый полотенчиком пирог с ягодами на кухонном столе, и старая вислоухая собака: вышла обнюхать гостя и удалилась, вздыхая деликатно, в свой дальний уголок.
Остальное тоже понравилось. В сексе, как в бизнесе, хороши честность и прямота.
Но сразу решил: второй встречи не будет. У него есть жена. Мать его сына. Чувство вины появилось сразу, едва вздел на себя штаны. Неожиданно этот стыд освежил его, поправил. Если на душе погано, рассудил Знаев, значит, есть она, душа, – горячая, шевелящаяся; значит, я не мыслящий арифмометр, не железный дровосек, а живой, обыкновенный, тоже – грешный, и «Тёмные аллеи» читал, и наслаждаться умею, и жизнь ценю, и свою страну ни на какую другую менять не желаю, и в бледное предутреннее небо люблю посмотреть иногда; может, я вообще никакой не банкир, а тот, кем был в юности, – музыкант, рождённый выделять звуки, как цветок выделяет пыльцу. Не столь много мне лет – всё может перемениться. Есть жена – а вдруг уйдёт? Есть деньги – а вдруг испарятся все?