Паруса смерти - стр. 23
Седой Роже замахал руками:
– Дом в полном порядке, спросите у соседей, все бумаги мы сможем оформить в канцелярии губернатора хоть сегодня. Я бы продал дом кому-нибудь из тех, кого знаю, но те, кого я знаю, не обладают такими деньгами. Пятьдесят пиастров – маленькая плата за дом, но не у всякого они лежат в кармане.
– А почему этих пиастров тебе нужно именно пятьдесят? Ты проигрался в кости?
– Что вы, господин, я не играю в кости.
– Тогда в чем дело? У меня есть пятьдесят пиастров, но я не выну их из кошелька, пока не узнаю, для чего они тебе нужны.
Роже понурился:
– Вы любопытны, господин, но у меня нет другого выхода, и я расскажу. Я должен выкупить одного человека. Завтра его продают в рабство.
– Ax, вот оно что. Кто этот человек?
– Его зовут Моисей Воклен, он великий человек. Я знаю его двадцать лет. Представляете, двадцать лет! Я проплавал с ним двенадцать лет, вы представляете, господин, двенадцать!
В глазах негра загорелся необъяснимый огонь, в речи появилась непонятная страсть.
– Ну двенадцать, и что?
– Как что, господин, как что?! Я проплавал с ним двенадцать лет, весь свой срок, – и остался жив. Посмотрите, – Роже стащил через голову полотняную белую рубаху и предъявил на обозрение иссеченную разнообразными рубцами спину. – Видите, господин, это он, он!
– Моисей Воклен?
– Да, он, это он!
– А, – усмехнулся покупатель, – я понял тебя. Ты хочешь его купить, чтобы сделать своим рабом. Ты хочешь с ним сделать то, что он сделал с тобой.
Роже снова покачал седой головой:
– Вы господин, но вы неумный господин. Я плавал с ним…
– Это я понял, на галере ты был гребцом, правильно?
– А он был надсмотрщиком. Я галерный раб, он надсмотрщик. Я ворочал весло, а он ходил над нами с плетью.
– Он бил тебя?
– О да, но как было этого не делать?
– То есть? – удивился Жан-Давид.
– Если никого не бить, галера не поплывет. Я был раб, и он бил меня. Но на галере есть рабы и… рабы. А сверх этого еще рабы. Одни сидят внизу, они плохие рабы. Им дают гнилую рыбу, похлебку из гороха и воды, хлеб без вина, и они спят на собственных нечистотах. Они не стараются и скоро умирают, потому что их сильно бьют за то, что они не стараются. Но есть другие рабы, им дают бобовую кашу, дают полфунта мяса, но хлеб им все равно дают без вина, даже когда нужно плыть быстро.
– Теперь я понял, – снова усмехнулся Жан-Давид, – ты сначала сидел в самом низу, но «старался»…
Роже просиял. Это счастье, когда тебя понимают.
– Я старался с самого начала, и я благодарен, что он это заметил и оценил. Я сидел в самом низу и чуть не умер, потом меня подняли выше, и я стал получать мясо, за это я стал стараться сильнее. А последние пять лет я плавал хорошо. Я получал и мясо, и кашу из бобов, и бутылку вина в день, мне разрешалось покрывать голову мокрой материей в жару. И это все благодаря ему. Когда я увидел его вчера на рынке, я заплакал. Нельзя допустить, чтобы такой человек, святой человек, попал на плантацию. Он пропадет там; ведь там бьют бамбуковыми палками по пяткам, если человек плохо работает.
Жан-Давид согласился с тем, что бывший надсмотрщик Роже человек незаурядный. Настолько незаурядный, что с ним имеет смысл познакомиться.
Утром он отправился вместе с бывшим галерным рабом выкупать его бывшего надсмотрщика.