Пароль - "Аврора" - стр. 48
— Как это?
— Обыкновенно. Звуками.
— То есть?
— Ну, блин… Вот, ты сейчас — охреневаешь. Как сказать… Уже поверил, но в башке-то долбит: «не может быть!» Так?
— Ну… Похожее чувство, да. Любопытный ты экземпляр.
— У-у, еще какой! К кразофилам твоим подсадить — жужжать разучатся от зависти. Так, это… Почему ты Вадю-то послушаешься? Ты же круче него, мог бы и не соглашаться со всякой хренью. Развели, тоже — баб не трогать, бункерному не помогать…
— Хм. Интересные у тебя, однако, представления о нашей жизни. Кириллу я, как видишь, помогаю, по мере сил. Другое дело, что его теория — штука второстепенная, Вадим считает, что у нас есть более важные задачи. Что же касается «баб не трогать»… Ты, возможно, не поверишь, но это сознательный выбор.
— Да почему?
— Потому, что я любил в жизни единственную женщину. Свою жену. О которой вот уже пятнадцать лет ничего не знаю. Новых отношений я не хочу, а организм, особенно по молодости, своего требовал. Поэтому — антилав. И почти у всех нас, живущих здесь, за плечами схожие истории… Вижу, ты меня осуждаешь. Так?
— Угу. Если б я кого всерьез любил, так под землей сидеть не стал бы! Искать бы пошел, вдруг выжила?
— И бросил бы больных и обожженных на произвол судьбы? На вас, младенцев, наплевал — когда из-за грязной воды в Доме дизентерия началась, и Герман вас сюда десятками притаскивал? Лишил бы Сергея единственного человека, знакомого с фармацевикой?
— С чем-с чем?
— С изготовлением лекарств. Променял бы поиски единственной женщины, пусть она и была для меня дороже всего на свете, на жизни десятков людей? Ты бы так поступил?
— … Не знаю.
— То-то. За других, мальчик, решать легко. А для чего ты спрашивал?
— Да ни для чего, не заморачивайся. У меня, это… академический интерес.
Бункер. 53 дня после возвращения. Даша
— Дарья, о чем ты говорила с этим парнем?
Даша не сразу расслышала недовольный вопрос. Лицо адапта все еще стояло перед глазами.
— Он спросил, где у нас клиника. Я объяснила.
— Зачем ему клиника? Выглядит он здоровым. Я бы сказала, даже чересчур здоровым!
— Он хотел Григорию Алексеевичу привет от Кирюши передать.
— Очень трогательно, — фыркнула Елена Викторовна, — и очень не похоже на адаптов… А зачем он тебя за руку взял?
Даша почувствовала, что краснеет. Краснела она часто и знала, что это из-за близкого расположения к коже сосудов и капилляров, но облегчения знание не давало. Жарко стало так, что в пот бросило.
Вечно мерзнущая, одевалась Даша тепло. Юбку носила с шерстяными колготками и вязаными носками, джинсы и брюки не любила. Иногда для красоты наматывала на шею шарфики. Сегодня, по счастью, намотала. Постаралась спрятать в шарфе стремительно краснеющее лицо.
— Дашонок… — Елена Викторовна огорченно смотрела на нее. — Я тебя не осуждаю. Ты еще слишком наивная и не знаешь, как себя в подобных ситуациях вести. Но послушай, пожалуйста, что я скажу.
Они вошли в лабораторию — три помещения, уставленные высокими столами с приборами и шкафами с оборудованием, были отделены друг от друга стеклянными перегородками. Вадим Александрович уселся на ближайший стул и углубился в Кирюшино письмо, Елена Викторовна с Дашей прошли дальше. Наставница, закрыв дверь, участливо заглянула Даше в глаза.
— Маленькая моя… Ты растешь. Ты уже почти взрослая девушка. И если на твоем пути встретится человек, который полюбит тебя, и которого полюбишь ты — поверь, я буду счастлива! Но этим человеком ни в коем случае не может быть адапт.