Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник) - стр. 42
– Ах, Мартышка, Мартышка!.. – вздохнул Трутень.
– Мартышка?
– Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди.
– Неужели умер?
– Куда там! Приезжает в Лондон.
– И он страдает?
– А как же! После всего, что было…
– Что же было?
– Ах!..
– Так что же было?
– Не спрашивайте!
– А я спрошу.
– Тогда я отвечу.
– Старый добрый Мартышка, – сказал Трутень, – часто говорил со мной о своем дяде, и если в глазах у него не стояли слезы, я просто не знаю, где им стоять. Граф Икенхемский живет круглый год в деревне, но иногда ему удается сбежать в Лондон. Там он направляется в Олбени, к племяннику, и подвергает его невыносимым пыткам. Дядя этот, переваливший на седьмой десяток, обретает в столице свой настоящий возраст (22 года). Не знаю, встречалось ли вам слово «эксцессы», но именно оно приходит в голову. Все это было бы не так страшно, если бы он ограничивался клубом – мы не ханжи, и, если не разбить рояль, делайте что хотите, никто не шевельнется. Но он тащит Мартышку на улицу и разворачивается вовсю при совершенно чужих людях.
Теперь вы поймете, почему племянник посмотрел на него как на порцию динамита, когда, набитый его обедом, окутанный дымом его сигары, сытый граф бодро и весело сказал:
– Ну что ж, пора заняться чем-нибудь приятным и полезным.
– Каким? – проблеял Мартышка, бледнея под загаром.
– Приятным и полезным, – со вкусом повторил дядя. – Положись на меня, не подведу.
Денежные дела не позволяют Мартышке применить особую твердость, но тут и он ответил решительно:
– Только не на собачьи бега!
– Ну что ты!
– Надеюсь, ты не забыл, что там случилось?
– Как это забудешь?! Хотя судья поумнее ограничился бы внушением.
– Я ни за что на свете…
– Конечно, конечно. Мы поедем в родовое гнездо.
– Разве оно не в Икенхеме?
– Их много. Предки жили и поближе, в Митчинг-хилле.
– Под Лондоном?
– Теперь там пригород. Луга, где я играл ребенком, проданы и застроены. Но прежде то была деревня твоего двоюродного деда. Он носил бакенбарды, а душа у него была такая, что ты со своей чистотой просто бы не поверил. Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт знает что. Значит, едем.
Мартышка повеселел – в конце концов, даже такой дядя не очень опасен в пригороде. Масштаб не тот.
– С удовольствием, – сказал он.
– Тогда бери шляпу, подгузник – и в путь, – сказал граф. – Наверное, туда ходит автобус.
Мартышка не ждал особых красот от Митчинг-хилла, не ждал – и не дождался. Когда выйдешь из автобуса, рассказывал он, видишь ровные ряды обшарпанных и одинаковых домиков. Однако он не роптал. Стояла ранняя весна, которая так часто обращается в позднюю зиму, а он не взял ни пальто, ни зонтика, но все равно испытывал тихую, трезвую радость. Время шло, дядя еще ничего не выкинул. Тогда, на собачьих бегах, он уложился в десять минут.
Мартышке казалось, что удастся обойтись без эксцессов до вечера, а там – поужинать и уснуть. Лорд Икенхем подчеркнул, что жена его, а для Мартышки – тетя, освежует их тупым ножом, если они не вернутся к часу, так что все могло пройти без особых потрясений. Примечательно, что, думая об этом, Мартышка улыбался, – больше ему улыбаться не пришлось.
Надо заметить, что пятый граф поминутно притормаживал, словно собака на охоте, и говорил, что именно здесь он пустил стрелу сапожнику в зад, а тут его тошнило после первой сигары. Наконец, он остановился перед коттеджем, который по каким-то причинам назывался «Кедры».