Парижские тайны. Том 1 - стр. 50
– Будь вы англичанином, монсеньор, вы бы поняли это… люди чтят тех, кто им оказывает честь. Впрочем, кем бы я ни был, турком, китайцем или американцем, я все равно сказал бы, что вы напрасно рискуете жизнью таким образом. Вчера вечером, в гнусной улочке Сите, куда мы отправились с вами на поиски этого Краснорукого (чтоб ему пусто было), только опасение прогневить вас непослушанием помешало мне прийти вам на помощь в вашей драке с разбойником, которого вы нашли в этом вертепе.
– Иначе говоря, господин Мэрф, вы сомневаетесь в моей силе, в моем мужестве?
– К несчастью, вы много раз доказывали мне и силу свою, и мужество. Благодарение богу, Крабб из Рамсгейта научил вас боксу; парижанин Лакур показал вам, как надо пользоваться шпагой, скрытой в трости, наносить удары ногами и шутки ради обучил вас арго; знаменитый Бертран преподал вам фехтование, и в ваших поединках с мастерами этого дела вы нередко были победителем. Из пистолета вы убиваете ласточку на лету; у вас стальные мускулы; несмотря на изящество и стройность, вы с такой же легкостью победили бы меня, с какой скаковая лошадь победила бы ломовую… Это правда…
Родольф не без удовольствия выслушал этот перечень своих гладиаторских качеств.
– Так чего же ты боишься? – спросил он с улыбкой.
– Я утверждаю, что вам не пристало вступать в драку с первым попавшимся мужланом. Я говорю это не из-за того, что считаю неприличным для некоего почтенного дворянина, моего знакомца, мазать себе лицо углем и походить в таком виде на черта… Несмотря на мою седину, дородность и степенность, я переоделся бы канатным плясуном, лишь бы сослужить вам службу, но от своих слов я не откажусь.
– О, я прекрасно знаю это, дорогой Мэрф. Когда какая-нибудь мысль засядет в твоей упрямой башке, когда преданность внедрится в твое стойкое и отважное сердце, самому дьяволу не вырвать их у тебя ни когтями, ни зубами.
– Вы льстите мне, монсеньор, вы замышляете какое-нибудь…
– Говори, не стесняйся.
– Какое-нибудь безрассудство, монсеньор.
– Мой бедный Мэрф, ты плохо выбрал время, чтобы читать мне нотации.
– Почему?
– Я переживаю как раз одну из редких минут счастья, гордости… Я приехал сюда…
– В местность, где вы сделали столько добра?
– Здесь я спасаюсь от твоих проповедей, это мое прибежище.
– Если так, то где же еще, черт возьми, я смогу вас пожурить, монсеньор?
– По всему видно, Мэрф, что ты хочешь помешать моему новому безрассудству.
– Есть безрассудство и безрассудство, монсеньор, к некоторым из них я отношусь снисходительно.
– Например, к мотовству?
– Да, что ни говори, а имея миллиона два годового дохода…
– И вместе с тем иной раз мне не хватает денег, мой бедный друг.
– Кому вы это говорите, монсеньор?
– И все же бывают радости, трепетные, чистые, глубокие, которые вдобавок недорого стоят! Какое чувство можно сравнить с тем, что я испытал, когда эта обездоленная девушка, увидев себя здесь, где ничто не грозит ей, в порыве благодарности поцеловала мне руку? Это еще не все; мое счастье не кончится на этом: завтра, послезавтра и еще долгие дни я буду с наслаждением думать о том, что чувствует эта бедная девочка, просыпаясь утром в своем спокойном убежище, под одной крышей с такой превосходной женщиной, как госпожа Жорж, которая нежно полюбит ее, ибо несчастье сближает людей.