Парфетки и мовешки - стр. 3

– Какая новенькая? Кто дерется? Ничего я в толк не возьму, да и не врешь ли ты? С тебя станется, – воспитательница недоверчиво покачала головой.

– Вот вам крест: не вру, весь класс видел, как на меня эта самая Савченка, что вы только что привели, с кулаками набросилась, я еле убежала от нее, – торопливо выкрикивала Исаева.

– Подойди-ка ты сюда, как тебя, Савченко, что ли, зовут? – Струкова подозвала Ганю. – Ты чего это дерешься, а?

– Я не дралась, – спокойно глядя ей в глаза, ответила девочка.

– Как не дралась? Слышала, что про тебя Исаева говорит? Что ж ты, отпираться будешь?…

– Я не дралась, эта девочка говорит вам неправду.

– Это ты врешь, ты! – завизжала Исаева. – Слышите, медамочки, она еще и отпирается…

– Новенькая не лжет.

– Исаева ее дразнила, а новенькая ей только пригрозила.

– Исаеву никто не тронул. Исаева ябедница, врунья, – раздались возмущенные голоса девочек.

Струкова нахмурилась.

– Подойди сюда, – обратилась она к Гане, – и расскажи, что ты тут натворила? Только помни, слово неправды услышу – строго накажу, – предупредила она.

– Я никогда не лгу! – гордо подняв голову, ответила Ганя, и в ее глазах засветилась обида.

«Ну, с этой повозиться придется: норовиста, сразу видать», – подумала Струкова, вглядываясь в задорное личико Гани с капризным изгибом черных бровей и большими пылающими глазами.

– Ну, говори же, – повторила она.

– Я все уже сказала, больше мне нечего добавить. Я не дралась, но если эта девочка тронет меня, я ее побью.

– Да ты с ума сошла! Кто это тебе здесь позволит! – возмутилась Струкова.

– А как же я буду защищаться? – в свою очередь удивилась Ганя.

– Если тебя кто обидит, ты должна прийти и сказать своей классной даме, а не драться, как уличный мальчишка.

– Я не буду жаловаться, – мрачно возразила Савченко; в ее голосе звучала непоколебимая решимость.

«Вот эта не выдаст, не подведет и не струсит», – думали окружающие девочки, прислушиваясь к разговору. Они с восторгом смотрели на смелую новенькую, не испугавшуюся ни Исаевой, ни институтской «грозы», как называли все крикливую старуху. Общая симпатия была на стороне Гани.

Струкова сразу уловила общее настроение и почувствовала, что с этим ребенком ей будет много хлопот. Из смелых ответов Гани она поняла, что придется иметь дело с открытой, честной, но упрямой натурой, с которой строгостью ничего не поделаешь, и поэтому сразу настроилась против новенькой.

«Надо немедленно поставить ее на место, а то еще своим примером других будет смущать», – подумала она и строго сказала:

– Ты у меня смотри, рукам воли не давай, а то плохо тебе, матушка моя, придется!

Ганя продолжала молча смотреть прямо в лицо старухе, и было что-то зловещее в выражении ее черных глаз.

Самолюбие девочки было больно задето, и со дна детской души поднималось незнакомое раньше чувство ненависти к обидчицам.

– Инспектор просит привести новеньких в Зеленый зал на экзамен, – подойдя к Струковой, проговорила высокая пепиньерка[5], m-lle Скворцова.

– Сейчас идем, – заторопилась старуха. – Ну, дети, собирайтесь, – обратилась она к новеньким.

У большинства девочек были испуганные лица; некоторые тихонько крестились, другие были готовы расплакаться от страха перед экзаменом.

Но Струкова не дала им времени опомниться. Быстро выровняв детей по росту, она поставила их попарно и, грузно выступая перед вереницей девочек, медленно спустилась в небольшой Зеленый зал.