Пансионат - стр. 11
Эти трагические для матери тридцать шесть на самом деле были сущей абстракцией: годы нанизывались друг на друга незаметно, считаясь большими королевскими балами, выездными играми, местным международным фестивалем – готовиться к нему всегда начинали за полгода, а планировать чуть ли сразу же после закрытия. Этим фестивалем Рыська особенно гордилась, она сама же когда-то его и выдумала, конечно, не одна, с друзьями из клуба, в каком это было году?… вот именно. Но ничего же с тех пор не изменилось! И в первую очередь – она сама.
Притормозила напротив очередного зеркала, прищурилась: чужая коренастая фигура в джинсах и мешковатом свитере, одутловатое пятно блеклого лица, да какая разница? Все равно это не она, не Рысь. И наплевать.
Завернула за угол и вышла на центральную площадь, отсюда до офиса топать еще два с половиной квартала, минут двадцать, не имеет значения уже. Гигантские мониторы по периметру площади завлекательно анонсировали новые подробности секс-скандала в элитном детском питомнике, сенсационную находку оторванной женской головы в парке аттракционов, шокирующие показания подозреваемых в деле о двенадцати миллиардах, интимное видео из регионов, пострадавших от селевого потока… С реальной действительностью у Рыськи были свои взаимоотношения. Она старалась по мере сил поменьше трогать эту самую реальную действительность и надеялась, что и та оставит ее в покое. Опустила пониже голову, спасаясь от мониторов, расположенных и подсвеченных с точным расчетом на притяжение всех до единого взглядов в радиусе площади.
Зажмурилась, сморгнула – и увидела Тима.
Тим в красно-синем костюме менестреля сидел на парапете возле сухого фонтана и наигрывал что-то на мандолине; шум и гудение площади глушили звук, и казалось, будто длинные пальцы Тима передвигаются по ладам и струнам без всякой цели и смысла. В треугольной шапке возле его худых ног, обтянутых разноцветным трико, лежало несколько скомканных бумажек и горсть монет. Люди, пугающе-огромная армия людей, проходили мимо него, не замечая, задрав подбородки к уличным мониторам. Впрочем, Тим тоже не обращал на них внимания. Играл, как будто он был здесь один. Рыська подошла ближе и услышала отзвук слабого голоса струны.
Она стояла рядом и слушала, забыв о времени, о работе, обо всем. Тим ее, конечно, не видел. Обычная девица, каких полгорода, только неухоженнее и старше. А он был – менестрель. Настоящий, единственный, не отсюда.
Тим доиграл одну балладу, начал следующую. За все время никто не бросил ему ни монетки, и Рыське вдруг пришло в голову, что они, возможно, смотрят на нее, которая стоит и слушает его просто так – по какому праву? Чем она, спрашивается, не такая, как все? Поспешно сунула руку в вязаный мешочек на груди, вытащила наощупь купюру и, не посмотрев, какую именно, подошла ближе и опустила в Тимову шляпу.
– Рыська?
Вскинула голову, их глаза встретились. Тим улыбался. Было что-то совершенно невероятное, фантастическое в том, что он вот так взял и узнал ее. Хотя, наверное, если разобраться…
– Ты куда сейчас?
– На работу.
– Подожди, я тебя проведу. Хватит уже на сегодня, – длинным носком туфли он подвинул к себе шляпу, сгреб купюры в ладонь. – Ну нифига себе! Рыська, мы богаты! Кофе хочешь?
Он пружинисто вспрыгнул на ноги, высыпал мелочь в кожаный кошелек на поясе, надел шляпу, забросил за спину мандолину. И они пошли вдвоем через многолюдную площадь – менестрель Тим Среброголосый и она, Рысь, последняя из высокородных Фелин, – и какая, к черту, разница, если не каждый и не сразу мог разглядеть ее под случайной, неправильной одеждой?