Пандемия. Аркада. Эпизод первый - стр. 17
Я верю в то, что было, потому что мне показывали этот фильм тысячу раз.
И я поверил.
Я вижу себя…
Я лежу на спине, открываю глаза, и взгляд упирается в белый потолок, рассеченный тяжелыми коричневыми балками. Наверное, из дуба. Мне хочется думать, что из дуба, потому что нравится, как звучит: балка из дуба. Сразу представляешь нечто тяжелое, основательное и благородное – старинный замок или особняк на небольшом холме посреди парка, кованые ворота, дворецкий и конюшня. Представляешь… И высокие окна справа шепчут: «Да, старинный замок или особняк…»
Я доволен.
Но в белом квадрате, созданном пересеченными балками, лепится черная точка. Маленькая, однако неприятно яркая. Точка не выглядит нужной, портит композицию и рушит ощущение благородства – ведь в старинном доме, перекрытия которого сложены из тяжелого дуба, не должно быть нерадивых горничных. Точка начинает меня бесить, и я скашиваю глаза вправо, к окнам, задрапированным легким серым шелком. Окон четыре, потому что спальня непомерно велика, но мне нравится, я люблю большие комнаты старинных домов.
Терпеть не могу клетушки…
Нет, не парк.
Серый шелк трепещет на сквозняке, и я вижу, что дом стоит не посреди парка.
Напротив – другие дома.
Теперь я знаю, что нахожусь в городе, в котором никогда раньше не был. Я приехал глубокой ночью, видел только темные стены, подсвеченные снизу тусклыми фонарями, но мне неинтересно, что прячется за стенами.
Я почему-то не хочу смотреть на город.
Не знаю почему.
Наверное, потому что фонари тусклые, ведь город изо всех сил старается выглядеть аутентично, так, как в Средние века, только помоев на улице не хватает. Город кичится историей, прячется в древность, как в раковину, желая хоть чем-то отличаться от бесчисленных поселений, возникших после его рождения.
Город хранит свое прошлое, как я. И его декорации тоже меняются: постепенно, но неуклонно он становится другим, убеждая себя, что остается прежним.
Мы с городом похожи.
Наверное, поэтому я не хочу на него смотреть.
Рядом лежит женщина. Спит, если верить спокойному, ровному дыханию, но женщины лживы, это нужно учитывать. Она улыбается… Она улыбается во сне, а значит, ей было хорошо. И сейчас она спит, доверяя мне свою жизнь.
Я любуюсь женщиной, как гениальной картиной… Нет! Ни одной картиной в мире я не любовался так, как этой женщиной. Ни одно, даже гениальное, полотно не позволит ощутить тепло, не позволит услышать тихое дыхание, не наполнит душу невозможным ощущением обожания. Я готов любоваться спящей женщиной вечно.
Я хочу, чтобы она проснулась.
А черная точка стала медленно двигаться на север.
Это муха. Мухой оказалась точка, к которой я наконец пригляделся и увидел крылья и лапки. Или точка стала больше, поэтому я заметил крылья и лапки. Муха медленно ползет на север и при этом растет, увеличивается в размерах, словно дорога на север делает путешественника больше.
Это не сон, это воспоминание.
Во сне я понимаю, что мне в очередной раз показывают старое воспоминание, и поражаюсь точности деталей. А женщина продолжает дышать ровно. Женщине все равно, что муха растет. Женщина ее не видит, или делает вид, что не видит, или женщине плевать на то, что муха собирается напасть. Муха давно достигла размера футбольного мяча и продолжает расти. Если ее не остановить, муха вырастет размером с комнату, потом – с дом и атакует город. Она будет летать над черепичными крышами и хватать перепуганных людей. Муха сильна и абсолютно беспощадна. И только я стою между ней и будущим.