Памятка убийцы - стр. 16
Заказные, серийные. Казалось бы, центр Москвы постоянно кто-то смотрит в окно, идет мимо, но, словно зачарованные, улицы хранили свои тайны.
И одну из них Гуров должен был раскрыть.
Глава вторая
Год назад Лев решил подготовить жене необычный подарок. Мария давно говорила ему, что для укрепления «семейной лодки» им нужно какое-то общее занятие. Дома у них стояло пианино, Маша играла не только для ролей в театре, но и сама для себя, и Гуров, решив порадовать жену, стал брать уроки игры на музыкальном инструменте. Как оказалось, занятия пошли полковнику на пользу, у него был тонкий музыкальный слух, а даже самое простое разучивание гамм помогало хорошо разгрузить голову после работы. Его преподаватель, сухенькая, похожая на воробья Павла Степановна, фигурантка трех дел о мошенничестве, ни одно из которых не удалось «на нее повесить», была лауреатом множества музыкальных конкурсов и как-то раз сама сказала, что взялась бы научить Гурова играть, потому что у него очень «удачные длинные музыкальные пальцы».
– С такими или в музыканты, или в щипачи. Странную вы себе профессию выбрали, – сказала она тогда, на очередном допросе.
Павлу никто за язык не тянул, а преподавателем она была очень хорошим. Уроки у нее были расписаны на каждый день, но для Гурова тогда она нашла местечко. И если он играл откровенно плохо, был рассеян или никак не мог уложить в голове сложные мелодии, она командовала строгим голосом:
– Лев Иванович! Думайте об убийствах.
Полковник послушно думал об очередном убийстве, которое ему нужно было раскрыть, и работа шла гораздо лучше. И над музыкой, и над убийством.
– Новое интересное дело? – спросила Маша, когда услышала, что муж наигрывает простую мелодию одной рукой. Она подошла и, положив руку на клавиши, сыграла продолжение. У них неплохо получалось играть в четыре руки, а благодаря тому, что в доме была очень хорошая звукоизоляция, соседи не жаловались. А может быть, им нравились музыкальные импровизации.
Гуров не любил приносить работу домой, поэтому просто рассказал о том, что убили балерину. Может быть, Маша слышала ее имя? И как оказалось, Афанасьева была известна в театральном сообществе.
– Как жаль! Она много работала с театрами, ставила пластику и хореографию на сцене, – искренне расстроилась Мария и сыграла грустный проигрыш одной рукой.
– Ты работала с ней? Знала ее лично?
Мария кивнула, встав, чтобы поставить чайник.
– Да, но это было очень давно. Наталья Александровна… очень своеобразный человек… была, – задумчиво добавила Мария. – Талантливая, строгая. Что меня больше всего восхищало в ней – потрясающая память на цифры, и это в ее возрасте! Лева, ты не представляешь – она все наши телефоны запоминала с первого раза.
– А ты знала, что она вела записные книжки? Типа дневников? Каждый день вносила записи. – Гуров вышел за женой на кухню.
– Ты знаешь, Лева, как ни странно, знала, – проговорила Маша медленно, словно сама удивлялась этому факту. – Причем начала она их вести в сорок один год. Наталья Александровна как-то рассказала об этом, когда мы пили кофе в столовой. Однажды вечером она вдруг просто решила, что если записывать каждый день, то хорошее и интересное, что было с ней, начиная с утреннего чая с подругой и заканчивая тем, что вечером она танцевала Жизель, хотя ей говорили, что после сорока эту партию ей никто не даст станцевать… Если записывать все это хорошее, то и жизнь станет более яркой. И это я помню точно: она записывала только положительные моменты. Может быть, конечно, Афанасьева и изменила своим принципам.