Памяти Пушкина - стр. 26
Вот образчик глубоких раздумий поэта над судьбами родины, и сколько таких исторических и современных поэту наблюдений заключается в его бессмертных творениях! Их можно судить за неполноту выражения, за неоконченность отделки, за бледность типов и событий; но едва ли можно голословно отрицать блестящие замечания, отделанные, как драгоценные камни, в оправу родного слова. А эта оправа давно уже признана критиками Пушкина всех оттенков бесподобной.
Переходим к прозаическим повестям и романам Пушкина. С 1830 г. он написал целый ряд повестей под названием «Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П.», «Капитанскую дочку» 1833 года. Но еще в 1827 году Пушкин задумал написать исторический роман из семейных преданий и времен Петра Великого, от которого до нас дошел неоконченный отрывок под названием «Арап Петра Великого». Уже здесь видна манера поэта входить в дух, нравы и даже самые выражения времени. Как будто автор напитался складом мысли и выражений Кантемира или записок времени Петра I. Некоторые подробности, во вкусе бесцеремонных выражений литературы XVII–XVIII веков, не портят впечатления от правдивого во всех отношениях рассказа Пушкина о необыкновенной любви арапа, опять-таки во вкусе романов с приключениями XVII–XVIII веков. Общий колорит, однако, сглажен симпатиями поэта: к занятиям науками, к истории Петербурга и к сердцу человеческому, которому поэт доверял на всех ступенях человеческой культуры, не отказывая в добрых движениях ни людям прошлых веков, ни диким инородцам.
Кто-то выразился, что в произведениях Пушкина заключается как бы энциклопедия русской жизни. «Повести Белкина» служат именно подтверждением этого необыкновенно широкого утверждения расположенного к Пушкину критика. И это верно даже в отношении к современной Пушкину эпохе. «Евгений Онегин», «Граф Нулин», «Пиковая дама» изображают высшее светское общество. «Сказки о рыбаке и рыбке», «О Балде», баллады «Утопленник», «Зимняя дорога», «Гусар», «Жених», «Сват Иван», не говоря о частных упоминаниях в больших произведениях (няня, девушки в «Евгении Онегине», мельник и дочь в «Русалке» и др.), касаются простого народа, его верований, быта и отношения к другим классам. «Домик в Коломне», «Медный всадник» и особенно «Повести Белкина» набрасывают целый ряд тех картин из жизни среднего класса людей – мелких купцов, дворян, чиновников, горожан, которых с отрицательной стороны вывел Гоголь. Пушкин, ограничивавший сатиру трезвым взглядом на положительные стороны действительности, соединенные чаще всего с беспокойством совести, с тревогами сердца, даже с трагизмом, сдержанно, как будто сухо, в небольших рассказах умел дать много опытов новой русской повести из жизни этих людей. Это как будто исповеди чиновников, военных, приказчиков, девиц, собранные и изложенные добродушным «покойным И.П. Белкиным», молодым дворянином способным, по незначительности образования, при добром сердце и неопытности в хозяйственных делах, излагать «истории». Какая противоположность с автором почти во всех типах, выведенных им! Перед нами проходят: дуэлист Сильвио, кончающий жизнь в рядах этеристов, богатый гусар Минский, увезший красивую простушку – дочь станционного смотрителя, барышня, пострадавшая от романической свадьбы побегом в метель, эксцентричная барышня Лиза Муромская. Все это соединено с тяжелым горем, со страданиями, пережитыми героями, затянутыми в жизнь привязанностей и страстей. Впрочем, для большинства героев Пушкина все кончается счастливо: минутные горести, вспышки превращаются в удачу, в счастливый исход. Перед нами развивается как будто болезнь любовной страсти. Однако отец счастливой Дуняши – простой станционный смотритель – делается жертвой своей единственной горячей привязанности к дочери, покинувшей случайно отца. И в «Повестях Белкина», как мы уже мельком заметили, Пушкин не забыл своих предшественников, отмечая свое отношение к ним выбором эпиграфов, ссылками на их сочинения (например, на «Наталью боярскую дочь» Карамзина): «Метель» связана и содержанием со «Светланой» Жуковского, «Гробовщик» – с одами Державина на смерть знакомых и знатных. В последнем рассказе Пушкин имеет в виду уже «нынешних романистов», между прочим Погорельского, который в своей повести «Почтальон» ввел элемент фантастичности. У Пушкина в «Гробовщике» фантастика является во сне, как и в «Евгении Онегине» (сон Татьяны). Если в Нарежном и в Погорельском признают предшественников Гоголя, то Пушкин едва ли не учитель великого романиста, имя которого едва ли можно разделять от нашего поэта. Скажем более, изучение повестей Пушкина должно лежать в основе изучения целой школы великих романистов недавнего времени, что было и заявлено отошедшими уже романистами Тургеневым и Гончаровым. Но мы не останавливаемся здесь на значении Пушкина как «учителя».