Память без срока давности - стр. 24
Лицемерное и вынужденное внимание, не более того, вот чем была для меня любовь бабушки Нины. Но жизнь разносторонняя, в этом ее прелесть и ужас одновременно – родители иногда вынуждены были прибегать к привычной для многих семей практике: бабушка-няня. И в один из таких дней я поняла, что холодные взгляды и неприязнь все же лучше, чем физическая демонстрация чувства нелюбви.
18 июля 1992 года (пять лет)
Родители уехали на похороны погибших в автокатастрофе друзей, а меня оставили на попечение бабушки Нины.
Солнце в этот день как-то по-особому беспощадно, но не это выматывает пятилетнюю меня, а скука.
Получив внучку под свою опеку, бабушка никоим образом не позаботилась о моем досуге, а с равнодушной ухмылкой отправилась в огород. Конечно, урожай важнее нежеланной внучки.
Недолго бесцельно брожу по двору. Спустя некоторое время нахожу себе компанию на запретной территории.
Дома у нас был сарай, но он пустовал. Мама всегда говорила, что пока папиного заработка и государственных отчислений на содержание меня хватает, она не станет обзаводиться скотным двором. А бабушкин двор был разделен невысоким забором с калиткой на две части: одна – где гуляла я, вторая – где томились в разных загонах животные.
– Бе-е-е, – доносится со стороны скромного серого домика и тут же завораживает меня.
– Му-у-у, – звучит все с той же, неизведанной стороны забора.
И снова:
– Бе-е-е, – и это было самой большой ошибкой козы Тамары, которую мне захотелось увидеть и погладить.
То, что произошло дальше, не назвать никак иначе, как страшный сон, так как преступление и наказание были несоразмерны.
Не раздумывая ни минуты, уверенной походкой шагаю к запертой калитке. Одно движение руки, и на удивление легко ржавая задвижка поддается, но я не решаюсь сразу распахнуть дверь. С опаской оглядываюсь по сторонам. Убедившись в том, что бабушка вдруг не появилась рядом, ступаю на скотный двор.
Сгорая от страстного желания погладить обалдевшую от неожиданности козу, бесстрашно шагаю обутыми в красные босоножки ногами по разного происхождения дерьму. Тамара, у которой изо рта торчит пучок недожеванной травы, предчувствуя что-то неладное, забилась в дальний угол двора и испуганно пялится на меня в оба глаза.
– Мара, – шепчу я и вытягиваю вперед ручонки, а нога незаметно увязает в противной, огромной, вязкой куче темно-зеленого цвета.
Отвлекаюсь от козы на утопшие в дерьме босоножки, и в считаные секунды меня сшибает с ног огромной силы удар. Попа, наряженная в розовые вельветовые шорты, присоединяется к босоножкам. От неожиданности я даже не сразу начинаю плакать.
Растерянно поворачиваю голову в сторону исчезающей на другой стороне двора жирной свиньи. Выскочив из темного сарая, именно она сбила меня с ног. Только-только собираюсь расплакаться, но Тамара решает последовать примеру Машки и, перескочив через меня, тоже исчезает за калиткой. Плакать некогда. Мною движет состояние аффекта и, оставив в куче дерьма злосчастный сандаль, с воплями «МАРА-МАША-МАРА-МАША-МАРА…» я стремительно покидаю скотный двор.
Полностью уверенная в том, что сумею вернуть козу со свиньей на место, бегу вслед за ними, но, не обращая на мои пронзительные крики никакого внимания, парочка успешно исчезает за калиткой, ведущей в огород.