Паинька для Хмурого - стр. 15

– Вот так, Андрей Константинович, – приговариваю я, когда он заваливается на декоративные подушки. – Ножки сейчас закинем, и баиньки. А утром будет лучше.

Я хочу поднять его ноги и даже начинаю наклоняться, но мужчина хлопает ладонью по мягкой сидушке и говорит:

– Посиди со мной.

Я не хочу. Не могу. Не должна. Но Андрей берёт меня за руку и тянет к себе.

– Пожалуйста, Лер. Посиди со мной.

Неловко приземляюсь рядом с мужчиной и тороплюсь отодвинуться от его тела, пышущего жаром. Для верности даже пропихиваю между нами крохотную диванную подушку, и это вызывает усмешку на лице Хмурских.

– Не нравлюсь тебе? – спрашивает он. Я ничего не отвечаю, лишь покрываюсь густым румянцем, едва сдерживаясь, чтобы не вывалить ему в лицо, что о нём думаю. – Да я себе тоже не нравлюсь, Лер. Не бойся, не трону тебя.

Он откидывается на мягкую спинку, расслабленно прикрывает глаза, и я жду, что он сейчас снова вырубиться. Но спать он не собирается.

– Как ты тут оказалась? – неожиданно спрашивает Андрей.

– Я тут живу. У Леры, – напоминаю я. – Мы с ней дружим. Я работаю в вашем кафе.

Он хмурится. Между густых бровей пролегает глубокая складка. Хмурских шевелит губами, словно пытается вспомнить, как правильно произносятся слова. Со стороны это выглядит даже мило, но, напротив, напрягаюсь. К чему такие вопросы?!

– Не так, – наконец выдыхает он. – Тут ты что делаешь?

– Тут – это где? – уточняю я.

Он долго думает и изрекает:

– Такая красивая… Побудь со мной, Лер. Пожалуйста… Так плохо…

Каждое последующее слово всё больше напоминает бормотание, а я снова и снова проигрываю в разных тональностях одну и ту же фразу. Такая красивая. Это он про меня?

Год назад многое бы отдала, чтобы услышать от него нечто подобное, но теперь я абсолютно другой человек.

Я больше не та девочка, что тайком наблюдала за встречами отца с конкурентом, с которым он заключил перемирие, когда мне исполнилось шестнадцать. Совсем не та, кто влюбилась когда-то в Андрея Хмурских, красивого, ухоженного и недостижимого. Совершенно не та, кто грезила по ночам, что папа имеет в виду именно Андрея, когда говорит о моём замужестве.

Я была глупой и наивной, а он меня даже никогда не замечал. Равнодушно скользил взглядом по интерьерам отцовского дома и ни разу не взглянул на меня.

А потом я выросла, прокралась в его кабинет и одна недостижимая мечта с треском разлетелась на миллионы частиц, как и вся моя жизнь.

Больше я не мечтаю. Избегаю любых намёков на отношения. Ненавижу его – теперь по-настоящему. Не так, как ненавидела из-за того, что Андрей, в которого я тайно была влюблена, никогда бы не взглянул на меня.

Смотрю на свою руку, зажатую в его пальцах, и пытаюсь вырвать её. Но Хмурских сжимает крепче, удерживая на месте. Подпирает меня своим плечом.

– Не уходи. Пожалуйста. – бормочет еле слышно.

От бессилия, переполняющих меня воспоминаний, всепоглощающей ненависти и всеобъемлющей боли слёзы торопливо сбегают по лицу. Ненавижу себя за эту слабость, за безвольность, за покорность. Ненавижу, прекрасно зная, как должна поступить. Но продолжаю сидеть рядом, кусая губы и разлагаясь изнутри от рвущих в клочья душу чувств.

Будит меня ужасная головная боль. Тусклый свет из окна едва обрисовывает обстановку, и я не сразу понимаю, где нахожусь. Мне жарко, а источник этого жара сопит мне на ухо. Мы лежим на том же диване, тесно прижавшись друг к другу, и рука Андрея Хмурских обхватывает моё тело.