Пагода журавлиного клёкота - стр. 6

– Я могу сказать вам его название, – ответил он, – но что значат слова, имена и названия? Всё это – иллюзия. Никакое пространство не носит никаких названий, потому что в этом мире всё текуче. Пространство – это пустота, оно существует только в нашем сознании. Вот, например, когда вы спите, в какое пространство вы попадаете?

Я покачал головой, не находя слов, чтобы ему ответить.

– Вот видите, – сказал он, – с пространством всегда бывает затруднительно, мы никогда не знаем, где мы находимся, потому что сама наша жизнь похожа на сон. А может быть, сон и есть наше настоящее просыпание?!

Я опять не знал, что ему ответить.

Видя моё смущение, монах спросил:

– Вы не хотите осмотреться в этом месте? Если уж вы прибыли сюда, то вам, наверное, стоит изучить эту местность, чтобы не плутать. Здесь вы уже искупались в серебряном источнике, и каждый человек, который погружается в его воды, должен сочинить стихи. У нас такое правило.

Я с удивлением вытаращил глаза.

– Но я никогда в жизни не писал стихов, – признался я.

– Это не важно, – ответил он, – постарайтесь что-либо сочинить.

Я напряг всю силу воли, и слова сами стали складываться в четверостишия:

Я иду дорогой в неизвестность,

И не ведаю, что ждёт меня в пути,

Что мне даст открывшаяся местность?

Сможет ли душа покой там обрести?

Я себя пылинкой ощущаю,

Сном иль явью, жизнь волнуется во мне,

Мир хочу от края и до края

Весь обнять и уместить в себе.

Где б я ни был, мир весь одинаков,

Всё мне ясно, кроме разве что небес,

И душа в нас ищет тайных знаков,

Что приводят к проявлению чудес.

Был ли кто здесь до меня – не знаю,

Может быть, я пузырёк лишь на воде,

Или мотылёк в движенье к раю,

Что знал всё, был всюду, но не жил нигде.

– Странные стихи, – сказал монах, – но они, видимо, в какой-то степени отражают вашу сущность и настроение вашей души.

– Не знаю, – сказал я смущённо, – эти стихи как-то родились в моей голове сами собой.

– Это очень важно, – сказал монах, – когда что-то рождается само собой.

– У вас странное имя, – заметил я, – иероглиф Вэй переводится как «для», а дальше следует полное имя Лаоцзы – как «старый ребёнок», а всё вместе получается, как «для ребёнка-старика». В этом кроется какая-то антиномия, к тому же в анналах истории я ни разу и нигде не встречал вашего имени.

– Но имя Лаоцзы вы, наверное, встречали?

– Разумеется, – ответил я, – кто не знает основоположника даосизма? Но меня всегда забавляло его имя, может быть, все мы одновременно являемся детьми и стариками, в нас самой природой заложены эти два начала. Знаете стишок: «Будьте как дети, нам библия твердит, а я душой ребёнок, хотя и стар на вид».

– Не плохие стихи, – похвалил монах.

– Это не мои стихи, а Курта Воннегута, – заметил я, – они очень хорошо передают суть нашего стремления оставаться в жизни самим собой.

Вы вышли из каменного мешка на скальную террасу, по краю которой росло длинное насаждение бамбука, в одном месте прерванное красивой пальмой. На всём протяжении этой террасы скала стеной поднималась вверх и уходила высоко в небеса. На этой стене были видны отверстия, напоминающие норы, в них, как объяснил мне монах, располагались кельи бессмертных, а на самом верху, почти касаясь крышей неба, стояло ажурное и почти воздушное сооружение, названное даосами Пагодой журавлиного клёкота.