Падшая женщина - стр. 20

, Мэри жила у нее вот уже две недели, спала в ее постели, и Куколка приносила ей хлеб, ярмутскую копченую селедку и иногда даже бадью ледяной воды и тряпку, чтобы она могла хоть как-то помыться. Мэри принимала все с благодарностью. У нее не было ничего; она как-то вдруг разучилась жить, потеряла это умение. В ее голове, неотвязные, как оса, звенели слова матери: «Девушка, которая теряет добродетель, теряет все».

Крысиный замок был самым большим и самым ветхим зданием в этом причудливом мире, который назывался Трущобами. Под крышей теснились четыре комнатушки; комната Куколки была единственной без замка на двери. Когда она уходила в город, Мэри сворачивалась на матрасе калачиком и ждала, когда Куколка вернется домой. На втором и третьем этажах жили привратники, бакалейщики, торговцы бренди и мелкие воришки. Самые лучшие комнаты, на первом этаже, занимали сутенеры. У каждого из них, по словам Куколки, была «конюшня» из дюжины проституток. У одной из них, Мерси Тофт, была темная кожа. Она считалась воспитанной девушкой; в свое время какой-то богач вывез ее из Вест-Индии, а потом бросил и переехал в Голландию. В самом низу, в подвале, ютились тридцать ирландцев вместе со своим ослом.

Доходный дом – этот и двадцать других таких же – принадлежал хитрой и оборотистой ирландке. Половина денег обитателей прихода Святого Эгидия стекалась в красные руки миссис Фаррел. В комнатах постоянно царил полумрак. Как-то раз Мэри спросила, почему все окна залеплены коричневой бумагой, и Куколка объяснила, что «старая сука Фаррел жадится и не желает вставлять в них стекла, а что касается меня, так я лучше посижу в темноте, чем буду корчиться на сквозняке». Кроме того, добавила она, ночной воздух вреден, это всем известно.

– Так, значит, миссис Фаррел… это перед ней ты отвечаешь? – смущенно спросила Мэри.

– Ты хочешь сказать, не она ли моя мадам? – уточнила Куколка и презрительно улыбнулась. – Нет. Я плачу ей только за комнату. Я свободная птичка, вот так-то. Я ни перед кем не отвечаю.

Индианка Мерси Тофт – иногда она заглядывала в комнату, чтобы поздороваться с новой соседкой, – считала, что Куколка Хиггинс – чокнутая.

– Без сутенера и без мадам тяжело. Кто еще найдет тебе клиентов и вытащит из неприятностей?

Мэри кивнула, как будто что-то в этом понимала. Непослушные черные завитки выбивались из тугого пучка Мерси, и Мэри не могла оторвать от них взгляда.

– Как давно ты здесь? – спросила она.

– Полгода в Крысином замке и еще лет шесть здесь, в округе. Запомни, самые ловкие воры водятся тут, в Трущобах, – засмеялась Мерси. У нее были очень белые зубы. – Они у тебя и ноги стащат, если постоишь на месте подольше.

Но странным образом именно здесь Мэри начинала чувствовать себя как дома – в окружении людей, которых ее мать называла не иначе как сбродом или еще хуже – отбросами. Дни напролет она лежала на покрытом пятнами матрасе; лихорадка то отпускала ее, то начинала трепать снова. Поясница горела огнем. Но тем не менее она ощущала себя в безопасности – словно парила высоко-высоко над привычным миром с его злоключениями и волнениями.

Она слышала шаги Куколки на лестнице задолго до того, как отворялась дверь. Куколка могла заявиться в любое время дня или ночи. От нее исходил ее обычный странный запах – не то только что выловленной рыбы, не то свежих дрожжей, – а в карманах весело позвякивали шиллинги. Она валилась на тощий матрас и говорила: