Падение Рима - стр. 31
– А? – с удивлением спросила Рустициана. – Так ты не ненавидишь больше короля?
– Ненавижу всеми силами души, – ответила девушка. – И он должен умереть, но смеяться над ним нельзя.
Через несколько дней весь двор был поражен новым шагом молодого короля к самостоятельности: он сам созвал государственный совет, – право, которыми раньше пользовалась Амаласвинта. Когда все собрались, король начал:
– Моя царственная мать, храбрые готы и благородные римляне! Нашему государству грозят опасности, устранить которые могу только я, король его.
Никогда еще не говорил он таким языком, и все в удивлении молчали. Наконец Кассиодор начал:
– Твоя мудрая мать и преданнейший слуга Кассиодор…
– Мой преданнейший слуга Кассиодор молчит, пока его король и повелитель не обратится к нему за советом, – прервал его король. – Мы очень, очень недовольны тем, что делали до сих пор советники нашей царственной матери, и считаем необходимым немедленно исправить их ошибки. До сих пор мы были слишком молоды и больны. Теперь уже чувствуем себя вполне способным приняться за дело и сообщаем вам, что с настоящего дня регентство отменяется, и мы принимаем бразды правления в собственные руки.
Все молчали. Никто не желал получить замечание, подобное тому, какое получил Кассиодор. Наконец, Амаласвинта, почти оглушенная этой внезапной энергией в сыне, заметила:
– Сын мой, но ведь годы совершеннолетия, по законам императора…
– Законами императора, мать, пусть руководятся римляне. Мы же – готы и живем по готскому праву: германские юноши становятся совершеннолетними с той минуты, когда народное собрание признает их способными носить оружие. Вот почему мы решили пригласить всех военачальников, графов и вообще всех свободных мужей нашего народа изо всех провинций государства на военные игры в Равенну через две недели.
– Через две недели! – заметил Кассиодор, – но в такой короткий срок невозможно разослать приглашения.
– Это уже сделано. Мой старый оруженосец Гильдебранд и граф Витихис позаботился обо всем.
– Кто же подписал декреты? – спросила Амаласвинта, едва придя в себя.
– Я сам, дорогая мать. Надо же показать приглашенным, что я могу действовать самостоятельно.
– И без моего ведома? – продолжала регентша.
– Без твоего ведома я действовал потом, что ты бы ведь не согласилась, и тогда мне пришлось бы действовать без твоего согласия.
Все молчали, и король продолжал:
– Кроме того, мы находим, что нас окружает слишком много римлян и слишком мало готов. Поэтому мы вызвали из Испании наших храбрых герцогов Тулуна, Питцу и Иббу. Вместе с графом Витихисом эти три храбрых воина осмотрят все крепости, войска и корабли государства, позаботятся об исправлении всех недостатков в них.
«Необходимо тотчас спровадить их подальше», – подумал про себя Цетег.
– Дальше мы вызвали снова ко двору нашу прекрасную сестру Матасвинту. Она была изгнана в Тарент за то, что отказалась выйти за престарелого римлянина. Теперь она должна возвратиться, – этот лучший цветок нашего народа, – и украсить собою наш двор.
– Это невозможно! – вскричала Амаласвинта. – Ты нарушаешь права не только королевы, но и матери.
– Я глава семейства, – ответил король.
– Но неужели ты думаешь, сын мой, что готские военачальники признают тебя совершеннолетним?
Король покраснел, но, прежде чем успел ответить, раздался суровый голос подле него: