Падение империи - стр. 13
Сражение при Лютцене
Сражение продолжалось всю ночь со 2 на 3 мая. Лабом вспоминал:
– Одни только три горящие деревни освещали поле сражения, как вдруг на правом фланге армии отряд неприятельской кавалерии, стремительно ударивший на передовые наши посты, опрокинул их и гнал до самых батальон-каре, позади коих находился сам император. Темнота была столь велика, а сражающиеся так сблизились, что не могли различить друг друга, никто не знал, кто победитель и кто побеждённый.
Тот же Лабом писал позднее: «Раненые и умирающие, увидя Наполеона, приветствовали его своими восклицаниями; другие с восхищением стремились в огонь, и если выходили из оного со смертельными ранами, то последний крик их относился к императору. Сила, внушаемая его присутствием, соединялась с привычкой к сражению. Чувствуя всю важность всей битвы, Наполеон с того времени никогда ещё не подвергал себя столько опасности, как в то время, ибо был уверен, что пример его поощрит юношей, которых всегда с успехом обольщал словами: честь и Отечество»[4].
Перед сражением Наполеон двое суток не спал. На исходе Лютценской битвы, уверенный в успехе, он посреди корпуса Мармона расстелил медвежью шкуру и лёг на неё. Через час его разбудили, чтобы поздравить с победой. Вскочив на своём ложе, император иронически заметил на сделанный ему доклад:
– Сами видите, всё лучшее случается во сне!
Союзники отступили за Эльбу, потеряв 12 тысяч человек (французы – на три тысячи больше). Уход на другую сторону реки прошёл организованно и без жертв. Наполеона это несколько озадачило:
– Как?! Такая битва – и никаких результатов?! Ни одного пленного?! Эти люди не оставили мне и гвоздя!
Больше того, в сражении не участвовал двадцатитысячный корпус русской армии, то есть на поле битвы французы имели двойное (!) превосходство. Ф.Н. Глинка рассказывал об этой оплошности главнокомандующего следующее:
«Желая на другой день возобновить сражение, главнокомандующий не употребил в дело корпуса Милорадовича, который простоял в Цайце. Храбрый ученик Суворова плакал, как ребёнок, слыша первый раз в жизни пушечные выстрелы и не участвуя в битве. Советовали графу Витгенштейну послать за его корпусом, но он не согласился, произнеся: „Сражаясь с Наполеоном, должно иметь за собой сильный резерв“».
Словом, у союзников были основания считать, что они не проиграли сражение. В «Записках о походе 1813 года» А.М. Михайловского-Данилевского (СПб., 1834) читаем:
«Поверхность была на стороне союзников, которые провели ночь гораздо впереди тех мест, откуда они поутру выступили в дело; французы же, невзирая на то, что у них было тридцатью тысячами войска более, чем у нас, не только не выиграли ни шагу земли, но потеряли пять орудий. Наполеон приписал победу себе не потому, что одержал её на поле сражения, но по причине отступления союзников за Эльбу. С ним согласились иностранные историки, основываясь, с одной стороны, на свидетельстве французских бюллетеней, а с другой – на молчании русских, ибо до сих пор ни один из наших соотечественников не принял на себя труда опровергнуть ложные на сей счёт показания наших неприятелей и вывесть Европу из заблуждения».
Граф Витгенштейн намеревался на другой день возобновить сражение: надежда на успех была основательна, ибо неприятели, как впоследствии оказалось, отступили. Сверх того, все корпуса их введены были в дело, в то время как у нас находился свежий корпус Милорадовича, не участвовавший в сражении и простоявший весь день в Цайце.