Падение - стр. 5
За спиной слышится скрип – это в коридор выворачивает тележка. Деревянные сабо медсестры, которая ее катит, клацают по шахматной плитке, и с каждым шагом десятки пузырьков стукаются друг о дружку. Она вот-вот войдет в одну из палат, и я машу рукой.
– Кейтлин Медоуз? – подхожу я к ней.
Лицо у медсестры странного цвета, веки и лоб покрасневшие, словно ей постепенно передаются болезни ее подопечных. Форма надета на голое тело.
– Ее отпустили на выходные.
– Вы за ней ухаживали?
– А ты кто такой? Кавалер, что ли?
– Двоюродный брат, – находчиво вру я. – Я только с каникул вернулся. Думал ее здесь найти.
– Она уехала утром.
– Как она себя чувствует? – Я преграждаю медсестре путь и тут же, осознав свою навязчивость, делаю шаг назад. – Ей очень больно?
– Ох! – вздыхает медсестра. – Ей выписали обезболивающее. Но дело не в боли.
Она сортирует пузырьки на тележке по цвету крышечек.
Я киваю, словно знаю обо всем не понаслышке.
– Дело, конечно, в шоке, – говорю я с понимающим видом.
– Кейтлин знает, что жаловаться ей грех. Она могла погибнуть.
– Она могла погибнуть, – повторяю я.
Из палаты выходит другая медсестра. Она повыше ростом, форма на ней не белая, а голубая. Волосы стянуты в узел на затылке, на ногах такие же сабо, как у первой, в руках небольшой поднос. Она подходит к нам. Поначалу она вроде бы не замечает меня, но потом глядит мне прямо в глаза и спрашивает:
– А ты разве не тот парень, что?..
Первая медсестра, в белом, смотрит на меня так, будто ветер внезапно переменился, и вот она меня учуяла.
– Точно! – восклицает она. – Я твою фотографию в газете видела. Никакой ты не двоюродный брат! Ты ее парень… Лукас Бень, верно?
Она хватает меня за руку и жмет ее.
– Ее, конечно, мучают фантомные боли, – сообщает она почти шепотом, словно в этом есть что-то неприличное. – Знаешь, когда ноги больше нет, но постоянная боль в суставах. Это все перерезанные нервы. Они продолжают передавать сигналы в мозг, а мозг-то, понятное дело, не знает, что ступня… отпилена, – на последнем слове она спотыкается.
Высокая медсестра опускает глаза, но тут же словно вспоминает что-то важное:
– Вообще-то ты пораньше должен был прийти, я считаю. Сколько прошло времени? Недели три-четыре?
Белая кивает. Внезапно они начинают говорить быстро и наперебой, их голоса становятся все пронзительнее.
– Она без конца у всех спрашивала, как именно это произошло.
– Все, что она про тебя знала, она узнала из газет. Она так часто о тебе спрашивала!
– Полицейские – те тоже рассказали ей только факты, официальную версию, но Кейтлин, понятное дело, хотелось большего.
– Она тебе не звонила? Она каждое утро собиралась тебе позвонить, но, когда давали линию, говорила, что уже не нужно.
– У нее в голове вообще была каша. Когда пришли из пожарной инспекции и сообщили, что тебя хотят наградить, она целый день ничего не ела.
Слушать их выше моих сил. Их голоса эхом отскакивают от кафельных стен, слов не разобрать. Вдобавок у меня в ушах снова что-то воет. Я заглядываю в палату: все понятно – там крутят боевик, Шварценеггер с ревущим мотором несется по дрожащему асфальту. В кадре то его сжатые челюсти, то ступня на педали газа. Мне ведь нужно задать один вопрос, вспоминаю я.
– А ступня? – спрашиваю, дождавшись паузы. – Ее левая ступня? Что с ней сделали?