P.S. Твоя заноза - стр. 28
— И как можно расслабиться, если эти... — точно вытошнит. Папаша так сладко любезничает с Альбертом, что устрица рвётся обратно. Я, конечно, не рассказывала отцу про домогательства, не в тех мы с ним отношениях, но от этого весь этот дешёвый спектакль становится не менее отвратительным.
— Так, на меня смотри, — моё лицо обхватывают ладонями и насильно разворачивают к себе, заставляя встретиться с озорно тлеющими зелёными угольками. — На меня, говорю. Забей. Просто забей и выдохни. У тебя есть я. Чего мы, вдвоем что ль не справимся? А ну пошли.
— Куда?
— Гулять. Благо есть где развернуться. Идём, идём, — не сопротивляюсь, когда меня утаскивают из зала. Сама не желаю здесь находиться. Тырю по пути ещё шампулика и мы ныряем в широкие пустынные коридоры, украшенные картинами в тяжелых рамах.
Волкову законы не писаны, он прёт напролом даже туда, где заперто. Причем если через дверь не получается пройти, не сдаётся, вылезая через окно и, что смешнее всего, вынуждая меня делать тоже самое. Ну да, в моём-то платье только через рамы переползать.
Наверное, целый час мы вот так бродим по усадьбе, заглядывая даже в те дальние уголки, куда и во время экскурсий вход запрещен. Наши шаги гулким эхом отскакивают от стен, а смех ещё долго кружится под высокими потолками. Озорства ради успеваем вальяжно посидеть везде, где имеются посадочные места, полапать все древние вазы, зависнуть на балконе второго этажа, наслаждаясь видом на золотистый сад, поваляться в шикарной, но ужасно жёсткой из-за отсутствия перины постели, спрятавшейся под балдахином и даже поклацать по кнопочкам давно расстроенного пианино.
Вечеринка заканчивается, когда нас настигает охрана и просит удалиться. Жаль. Не буду лукавить, это мой самый весёлый благотворительный вечер из всех, на которых когда-либо мне приходилось тухнуть. К тому моменту, когда мы возвращаемся вниз, зал успевает опустеть. Все передислоцировались в другую часть усадьбы, где начался традиционный аукцион. Находим благодаря обслуге нужное место, но внутрь не заходим, подобно школьникам подглядывая в щёлку.
Правда быстро сбегаем, спалив самих себя. Я слишком сильно облокачиваюсь на Дениса, а тот на дверь. Наверное, мы смотримся странно, в прямом смысле слова ввалившись в комнату и распластавшись на полах. Извиняемся, театрально раскланиваемся и сваливаем оттуда к чёртовой матери. И обычной матери, кстати, тоже. Которая, судя по морковному цвету лица, успешно сгорает от стыда. Да и пофиг.
С хохотом прячемся за одной из колонн, а потом... А потом прямо там начинаем целоваться с Волковым. Сама не поняла как это вышло, но, блин, вот это страсть. Страсть, буря и возбуждение. Не берусь утверждать наверняка, кто стал инициатором, но могу точно сказать, что сама я не против происходящего. И дело не в алкогольных парах, которые давно выветрились, а в стихийной безрассудности, накрывшей меня. Той самой, что заставляет порой совершать безумства, не думая о последствиях.
Холодный мрамор леденит спину, зато обжигающие пальцы на моей закинутой на Дениса ноге разливают по венам выжигающий всё дотла пожар. Лёд и пламя в одном флаконе. Манящий коктейль для обострившихся чувств. Приятное наваждение, азарт, похоть, предвкушение. Его язык вытворяет такие дикие танцы, что мои стоны ещё долго гуляют по коридору, а тело сводит сладкой судорогой.