Озирис - стр. 8
Андрей продолжал называть имена, и кто-то из стоящих обязательно вздрагивал, и водка в его рюмке плескала через край. Флориан Стенкулеску едва не раздавил свою рюмку в кулаке, когда прозвучало имя Ливии. От сквозняка вытягивались, трепеща, языки свечного огня. Они вдруг ожили, словно названные Андреем люди пришли сюда и встали рядом, благодарные за боль и память.
Когда собравшиеся проглотили водку и сели на свои места, смахивая слёзы, Андрей вновь тронул струны.
– Вы, кажется, просили песню польского Сопротивления? Отлично. Пою для вас и для НИХ…
Он встретился взглядом с Грачёвым и понял, что тот тоже думает о новом деле. Видимо, предполагает, что будет жарко.
Флориан опустил голову – он не мог забыть слепого нищего на Сытном рынке, которого два мальчика водили под руки. Они с Лейлой Харбедия сегодня заехали туда – нужно было купить Андрею букет. Старик, сидя на раскладном брезентовом стульчике, гадал по старинной книге, закапанной свечным воском.
Он поднимал незрячие глаза к небу, смотрел прямо на солнце и погружался во что-то такое, недоступное другим. Пальцами он водил по строкам, и стоящий перед ним человек, затаив дыхание, слушал пророчества. Судя по тому, как были удивлены, даже испуганы люди, Флориан понял – старик ни в чём не ошибался. Он видел чужие судьбы, будто на экране, и просто комментировал происходящее там.
Лейла пропустила мужа вперёд, и они оба слушали речь вещуна, обращённую к молодому человеку, стоящему напротив старика, который чем-то напоминал кудесника из «Песни о вещем Олеге». Когда перед ним оказался Флориан, старик снова раскрыл книгу, пощупал толстыми пальцами строки. Лицо его помрачнело, и он грустно покачал головой.
– А тебе, мил человек, и сказать-то нечего. Жить тебе осталось лишь две недели!
Лейла пронзительно вскрикнула, схватила Флориана за руку и потащила вон с рынка. Она забыла о том, что заплатила за двоих, и два часа пришлось ждать своей очереди на солнцепёке. И сейчас молодожёны с ужасом смотрели друг на друга. Андрей не знал о происшествии на Сытном рынке, иначе не стал бы зажигать свечи и призывать мертвых. Но Лейле и Флориану от этого было не легче.
Потом они ехали по Невскому в переполненном троллейбусе. Лейла, даже не пытаясь сдерживаться, притворяться, что ничего особенно не произошло, пыталась найти какой-то выход.
– Уедем! Непременно уедем к маме в Сухуми – там тебя не найдут. Хорошо, что мы узнали… Наверное, твои враги из Молдавии захотят отомстить. Они, конечно, узнали, где ты живёшь, но про Сухуми никому ещё не известно. Я завтра же возьму билеты, и мы летим. У меня как раз начинается отпуск. Маме скажем, что приехали в свадебное путешествие. Соглашайся, тебе уже ничего не остаётся. Неужели ты сомневаешься, что действительно может случиться страшное?
Флориан старался не мять молочно-белые и ярко-бордовые гладиолусы, купленные на том же Сытном рынке. Чёрные, глянцевые волосы Лейлы, забранные на затылке в тугой узел, мазнули его по щеке. Он ли не верил?! Ему ли не предрекала каждый шаг покойная Ливия? Да, конечно, она не решилась сказать Флориану то, ужасное. А этот старик смог, потому что был лицом посторонним. Он узнал будущее и передал всё клиенту, которого даже не видел…
– Конечно, летим.
Стенкулеску отвернулся к стеклу и стал смотреть на Невский проспект, прощаясь.