Озеро Сариклен - стр. 6

«Мамочка, мы отдыхаем прекрасно. Места удивительные. Условия – тоже. Антон, правда, для чего-то ловит бедную рыбу, которую совершенно не на чем и незачем жарить, а я… – она задумалась, отложила письмо. – А я… Мамочка, ты мне столько говорила об этом озере, я столько ждала от него, что, наверное, теперь оно, бедное, не знает, как мне угодить… Оно прекрасно, конечно, но то, что я представляла по твоим рассказам!..»

Катя еще раз отложила письмо, а потом порвала его на кусочки и расплакалась. Антон спит. У него никаких разочарований – все великолепно. Катя почувствовала раздражение на мужа. Захотелось вдруг растолкать его, окликнуть… Но нет, пусть спит. Она всхлипнула и стала раздеваться. Погасила лампу – и вдруг увидела в темноте открытые глаза Антона. Оказывается, он и не спал вовсе, а так только – прикрыл глаза и ждал ее. Привлек к себе. Нежно, тихо, почти как когда-то. И она от этого вдруг снова расплакалась.

– Ну, чего ты, Катенок? Ну, чего?

Антон был богатырь, который все еще не совершил своего главного подвига. А не главный – совершил? Может быть, просто богатырь без богатырских дел?.. Она задумалась.

Все от него чего-то ждут. И он считает это вполне естественным. И то, что он не оправдывает ожиданий, тоже естественно. Вот эта поразительная естественность и есть, может быть, главное в нем. Кажется, что ему ничего не стоит сдвинуть гору; но это настолько просто, что не стоит и торопиться. А может быть, и вообще не стоит этого делать?

И чего она от него хочет? Неужели он недостаточно хорош такой, какой есть?

А все-таки надо бы, чтобы он эту гору сдвинул – думает она и засыпает. И он приснился ей таким, каким был тогда, шесть лет назад, когда они впервые поцеловались и когда он был так хорош, что вынести это было невозможно.

Они где-то вместе, в каком-то саду или лесу. И вдруг Антон пропал. Она очень испугалась; стала искать его и нашла, – только серого, мрачного, до того страшного, что не понимала, что было лучше – найти его такого или не находить совсем. «Антон! Антон!» – стала кричать она и – проснулась. Он проснулся тоже. Он был рядом, тут же, но… Она вдруг ясно поняла, что что-то прошло в их жизни, что-то прошло, почти не начавшись – и надо затыкать какую-то никому не видимую, но явную брешь.

Как затыкать? Чем?

– Антон, я… ребенка хочу, – сказала она неожиданно для себя самой.

Она все время откладывала это. То диплом, то диссертация. Его защита, потом ее. А ей ведь уже тридцать два. Антон хотел ребенка давно. Очень хотел, но смирился. И вот наконец она сама…

… В ней что-то оттаяло; она мягко улыбнулась в темноте. Почему она утром сравнила Антона с котом? Совсем никогда он не был похож на кота. Вот на большого лохматого пса – да. Притом породистого. Она запустила пальцы в шевелюру Антона и почувствовала, что очень хочет, чтобы ребенок был похож на него. «Тошенька, милый»… Ах, если бы можно было отгородиться от чего-то непомерного, которое все время подступает к ней здесь, на этом озере. Что ему от нее надо?

Ей захотелось, чтобы Антон защитил ее. Хороший, верный Антон. В сущности, она счастливейшая из женщин, и… кончено, и – все. Остальное не имеет значения.

Они рано встали. Утро опять прекрасное, но… она рада, что прошел еще один день. Стыдно признаться, но – хочется домой… И хорошо, что они получили свою квартиру, и будут жить теперь отдельно от матери. Как она в детстве любила мать! Да она и сейчас любит ее. И с Антоном у матери такая любовь! Дальше некуда. Он сирота. Из крестьян. И по своей крестьянской привычке, что ли, или по сиротству своему, но так и зовет ее мать – мамой. И с чувством зовет. Держится за это, как за особое право. И все-таки это хорошо, что они с матерью живут теперь отдельно. Это хорошо…