Отзвуки времени - стр. 40

Маркел заволновался, стал вспоминать, к кому Ксения любила захаживать, и гадал, устоит ли Матфеевская церковь против напора реки, не рухнут ли стены? В церкви много людей спастись могут.

Казалось, что конца не будет ни этой ночи, ни страшным холодным волнам, ни крикам людей, которым он ничем не мог помочь. Он подобрал ещё трёх человек и сквозь мутный рассвет стал высматривать высокое место, куда их высадить. Впереди, на набережной Фонтанки, скалой маячила громада каменного дома со всполохами свечей за оконными стёклами. Его ялик столкнулся с другой лодкой, переполненной людьми. Кто-то громко выругался по-иностранному и, перейдя на русский, крикнул:

– Эй, мужик, помоги! Прими от меня людей, а то перевернусь!

Маркел увидел барина в шлафроке с намокшим мехом. С веслом в руках тот стоял на одном колене и пытался удержать на плаву тяжелогружёную лодку.

– Давай переваливай! – Маркел показал рукой на свободное место, и в сей же миг через борт плюхнулась толстая баба в исподнем белье. Видать, потоп застал её во время сна.

– Куда, дурища?! Держись за борт! – заорал барин.

Вздымая брызги, баба заколошматила руками по воде, раскачивая утлый чёлн, с которого выпрыгнула.

Ялик Маркела был поболе и поустойчивее. Люди с его кормы тянулись к бабе, кричали, пытались поймать её за волосы. Но куда там!

Сильно ударив ладонями по воде, она ушла под дно лодки.

Потом внезапно вынырнула с другой стороны челна. Над водой сверкнул широко распахнутый в крике рот. Вращая глазами, баба задыхалась и трепыхалась, как рыба в сети.

– Ах, чтоб тебя разобрала нелёгкая! Хватайся! – рывком барин сунул ей лопасть весла.

«Зря он», – мелькнуло в голове у Маркела, но поздно, потому что баба вцепилась в весло, повиснув на нём всем телом, и не успел барин охнуть, как сверзился вниз. Наверное, он ударился виском об угол, потому что внезапно побелел и опрокинулся на спину, распуская по воде полы шлафрока.

К полудню вода начала спадать. Бледное солнце осветило разбитый в щепы город, где брёвна раскатанных изб мешались с мраморными статуями Летнего сада, павшей скотиной и утопленниками.

Ночью государыня Екатерина Алексеевна служила молебны и коленопреклонённо била поклоны перед иконами, а днём, испив кофею, села за начатое письмо немецкому профессору Гримму, с коим имела многолетнюю переписку:

«Порыв ветра разбудил меня в пять часов. Я позвонила и мне доложили, что вода у моего крыльца и готова залить его. Я сказала: если так, то отпустить часовых с внутренних дворов, а то, пожалуй, они вздумают бороться с напором воды и погубят себя; сказано – сделано; желая узнать поближе, в чем дело, я пошла в Эрмитаж. Нева представляла зрелище разрушения Иерусалима. По набережной, которая ещё не окончена, громоздились трёхмачтовые купеческие корабли. Я сказала: “Боже мой! Биржа переменила место, графу Михаилу придётся устроить таможню там, где был Эрмитажный театр”. Сколько разбитых стёкол! Сколько опрокинутых горшков с цветами! И как будто под стать цветочным горшкам на полу и на диванах лежали фарфоровые горшки с каминов. Нечего сказать, тут таки похозяйничали!

И к чему это? Но об этом нечего и спрашивать. Нынче утром ни к одной даме не придет её парикмахер, не для кого служить обедню и на куртаге (царском приеме) будет пусто… Обедаю дома: вода сбыла и, как вам известно, я не потонула»