Отзвуки времени - стр. 15
С трудом ворочая языком, он спросил, только для того, чтобы не молчать:
– Как смыло избу? Почему?
Она пожала плечами:
– Знать, Бога прогневили. Вода нынче поднялась, подтопила берег, вот наш домишко и ополз в яму. Сама не пойму, каким чудом мы с Любушкой успели спастись. Видать, пригодимся ещё кому-то на этом свете.
Словно поняв, о чём говорят, девчонка в свивальниках выгнулась дугой и заорала благим матом. И, о чудо, в ответ на её ор тихонько блямкнул жалобный писк Егорушки.
Неонила встрепенулась:
– Никак у тебя там дитё?
– Сынок умирает, – едва ворочая губами, произнёс Маркел и без всякой надежды сказал: – Мамка померла, а без неё младенец не жилец. Счастье, что окрестить успели. К утру придётся новый гроб колотить. Из дубовых досок сделаю.
– Окстись, живого хоронить! – возмутилась Неонила. – А ну-ка дай мне ребетёнка! – Её голос внезапно окреп.
Ткнув Маркелу в охапку свою вопящую девку, она подошла к люльке и вытащила Егора:
– Иди ко мне, желанный, дай я тебя приголублю.
Маркел закрыл глаза, а когда открыл, то Егор лежал у Неонилиной груди и сладко причмокивал.
В благодарность Неониле, что помогла сына выпестовать, Маркел поставил ей новую избёнку. Хоть и невелика – чуть побольше баньки, а всё же свой угол. За добро надобно добром платить, а оно в свой черёд порождает новое добро, и идёт тогда человеческая жизнь по-людски, без смертных грехов.
Не зря блаженная Ксения взяла его копеечку, ой не зря. А ведь спервоначалу орал, кулаком грозил, корил небо за жену и опомнился, лишь когда Егорка на ножки встал и, держась за отцовский палец, протопал на крыльцо. До сих пор приходится в церкви каяться за своё неверие да злые словеса. Простит ли Господь?
Маркел посмотрел на белую головёнку сына, торчавшую из кадушки, изготовленной для погребов графа Строганова, и нарочито строго прикрикнул:
– Эй, Егорка, смотри, не балуй, сия кадушка под солёные грибы заказана, а не для мальцов!
– А вот и для мальцов! А вот и для мальцов! – тугим, валяным мячиком запрыгал Егорка.
Маркел обтёр руки о тряпицу и подошёл к жонке солдата из Пушкарской слободы, что приценивалась к кадушке под кипяток. Харитина была бабёнкой разбитной, прилипчивой, поэтому Маркел держался с ней настроже. Не ровён час, брякнет кто её мужу, что бондарь на чужих жён заглядывается – не отмоешься от греха. На всякий случай он придвинулся ближе к своему мальчонке и живым щитом взял того на руки.
Харитина понятливо усмехнулась:
– Не бойся, не съем. У тебя костей много, а я мягоньких люблю. Сколько за эту бадейку запросишь? – она указала на кадушку в самом дальнем углу. Надо сказать, глаз на товар у неё был намётан. Сразу самую лучшую вещь углядела.
– Рубль с полтиной возьму, бо из первоклассного дуба сработана. До следующего царствия достоит, – похвалил товар Маркел. – У меня подобную голландский шкипер купил с торгового судна. Головой качал да языком цокал.
– Скинешь цену на пятак – возьму.
Харитина подбоченилась, как бы невзначай приподнимая подол юбки, чтобы показать новые берёзовые лапотки, ладно выплетенные по размеру. Знала, что хороша в зелёном сарафане (крапивой крашен) да со связкой стеклянных бус на груди.
«Хоть в пляс пускайся», – сердито подумал Маркел и, чтобы грешные мысли не лезли в голову, согласно кивнул: