Отворотное зелье - стр. 4
«Прекрасно тебя понимаю, Василий, – думала я, глядя на него, – получить все желаемое на блюдечке с голубой каемочкой – это, конечно, замечательно. Раз-раз – Ольга поколдовала – вот у тебя уже и молодая жена есть. К папе пришел, ножкой пошалил, глазки к потолку позакатывал – вот и собственная фирма, и…»
Тут я ход мыслей своих прервала, ощутив, что начинает в моей груди шевелиться нехорошее чувство. Что-то вроде зависти, даже не зависти, а…
– Ладно, – сказала я, – мне на работу пора. Ты меня подбросишь.
– Конечно! – Васик вскочил и засуетился. – Так ты мне… ты мне…
– Помогу, – в который раз сказала я, – сразу после работы поеду в гости к Даше и… Там посмотрим.
– Ага, – кивнул Васик, – спасибо тебе, Ольга. Я всегда знал, что ты – настоящий друг.
– Пожалуйста, – ответила я.
Дверные створки лифта с чмоканьем сомкнулись за ее спиной. Она шагнула к двери своей квартиры и внезапно почувствовала, что радужное утреннее настроение бесследно улетучилось из ее груди, а образовавшаяся пустота немедленно заполнилась привычным тошнотворным ощущением тупой и безысходной тоски.
Нина Николаевна Рыжова мучительно поморщилась и, сглотнув горькую слюну, со скрежетом повернула ключ в замке. Дверь отворилась, словно открылся рот страдающего нехорошей болезнью старого человека, и Нина шагнула в прихожую.
Минуту она стояла в полной темноте, беспомощная перед обволакивающей ее густой атмосферой гнилой сырости, и, наконец, набравшись решимости, закрыла за собой дверь и включила свет.
Стараясь не задевать стены, с безобразно отстающими обоями, напоминающими пораженную проказой человеческую кожу, она разделась и быстро прошла в свою комнату.
В сумерках маленькой комнатки с никогда не поднимающимися шторами – в углу – что-то белело.
Щелкнув выключателем, Нина присела на краешек старого ободранного дивана с продавленным почти до самого пола брюхом.
Он бросила взгляд на рассыпанный на столе букет белых хризантем и горько усмехнулась.
«Как его зовут? – подумала она вдруг. – Василий?.. Вася?.. Он себя как-то по-другому называл… Василек. Нет, кажется… Но что-то похожее, что-то такое же – уменьшительно-ласкательное… Ага, Васик! Васиком он себя называл. Васик…»
У нее даже получилось улыбнуться.
Нина впилась глазами в белоснежный букет на столе, словно пытаясь удержаться на краю необъятной и мрачной бездны отчаянья, в которую ее тянул неудержимо тяжкий груз привычных безысходных мыслей.
«Славный мальчик, – шепотом проговорила она, мучительно морщась от родившегося за тонкой стеной шороха, – славный, милый мальчик. Он ведь ничего – совсем ничего – обо мне не знает, и тем не менее – влюбился по уши. Нахожу почти каждый день под дверью квартиры цветы, ласковые слова по телефону, нечаянные встречи и свидания, на которые я не прихожу и вряд ли приду когда-нибудь. И глаза у него никогда не улыбаются, хотя ему здорово удается смешить меня…»
Скрипнула, открываясь, в соседней комнате дверь, и Нина крепко зажмурила глаза.
«Я знаю, что он очень хороший человек этот Васик, – быстро-быстро зашептала она, почти беззвучно шелестя побледневшими губами, – наверное, его любовь ко мне – это последнее… хорошее… что еще могло случиться в моей жизни. Но ведь и это скоро закончится, как заканчивается все… И как только он узнает про то, что… Он непременно придет в ужас…»