Ответственность религии и науки в современном мире - стр. 24

Наука была участницей, а не зрителем процессов, которые вели к кризису, и если вообще можно говорить об ответственности культуры за собственную судьбу, то наука должна взять на себя часть этой ответственности. Культура жива, пока люди признают над собой власть ее универсалий. Точно так же культурная значимость науки сохраняется до тех пор, пока те, кто работает в науке, видят в своей деятельности не только способ заработать на жизнь или удовлетворить честолюбие, а те, кто «потребляют» результаты науки, не сводят их к повышению комфортности жизни или, наоборот, к угрозам своему житейскому благополучию.

Культура стоит на единстве противоположностей существования и сущности человека, ее универсалии – это исторически обусловленные представления о сущности, которые выступают как цели и ориентиры существования. Но само это различение может стать и часто становится невыносимым бременем. Человеку трудно и дискомфортно осознавать себя не равным своей сущности, ему невмоготу жить в постоянном сопоставлении своей малости и греховности с масштабом своей ответственности за принадлежность к человечеству. Как выразился И. Кант, «успокоение» человека тем, что он достоин этой принадлежности, «лишь негативно в отношении всего, что жизнь может сделать приятным»[47]. Культура, в которой достоинство человека есть «результат уважения не к жизни, а к чему-то совершенно другому, в сравнении и сопоставлении с чем жизнь со всеми ее удовольствиями не имеет никакого значения», когда «человек живет лишь из чувства долга, а не потому, что находит какое-то удовольствие в жизни»[48], не могла не вызвать бунта и не могла сопротивляться ему, потому что непомерность ее требований вырождалась в ритуал выспренних говорений или в культуртрегерство, лишь углубляющее пропасть между индивидуальным и всеобщим модусами человеческого бытия.

Этот бунт завершился распадом классической культурной парадигмы, в которой наука играла значительную роль. Ей на смену явилось соперничество модернистских парадигм: индивидуалистической, утверждающей превосходство ценностей личной жизни над культурными ограничениями, и тоталитарной (отвлекаясь от политических и идеологических коннотаций тоталитаризма), в центре которой – принцип подчинения ценностных ориентаций индивида нормам и принципам «всеобщего коллектива». Соперничество, в котором наука участвовала уже не как самостоятельная культурная сила, а скорее как оружие борьбы, зашло в тупик: ни та, ни другая парадигмы не смогли предотвратить «ссыхание культуры» в цивилизацию, которая превращается в формальную шелуху, так легко спадающую с человека, как только ему случится хоть на время ускользнуть от контроля. Теперь перед европейской культурой маячит перспектива постмодерна, а это, как уже было сказано, перспектива посткультуры. И вопрос звучит вполне по-гамлетовски: быть европейской (а значит и мировой) культуре или не быть? Ответ не может быть только созерцательно-теоретическим. Отвечает действие или бездействие, духовное усилие либо отсутствие оного. Можно надеяться, что европейская культура не согласится с прогнозами О. Шпенглера и не примет свой «закат» как неизбежность старости и умирания.

Если так, то науке предстоит духовное преображение. Она должна вновь стать «призванием», а не только «профессией». Но