Оттенки страсти - стр. 27

Вторая герцогиня Гленак, мачеха Питера, погибла в автокатастрофе, случившейся в Монте-Карло накануне 1914 года. Известие о смерти этой женщины мало кого опечалило. Герцог, который к тому времени был прикован к постели разбившим его параличом, не видел свою жену уже много лет и даже подзабыл, как она выглядит. Алек, как и все испорченные натуры, любил не столько руку дающего, сколько сами дары, которыми осыпала его эта рука, а потому к смерти матери отнесся с величайшим безразличием. Нельзя сказать, чтобы Питер горевал, однако он оказался единственным человеком в семье, который позаботился о том, чтобы достойно упокоить мачеху, исполнив ее последнюю волю. Глядя на лицо усопшей, он даже почувствовал обыкновенную человеческую жалость к покойной герцогине, забыв все обиды, на которые она была так щедра в годы его детства. Он с сожалением подумал о том, в какой бессмысленной суете прошла вся ее жизнь. Бесконечная череда романов, ревность, зависть, неуемное стремление выглядеть лучше и моложе, чем любая из ее соперниц, что с каждым годом становилось все труднее и труднее, а потом толпы воздыхателей стали редеть, пока не исчезли вовсе. Былые победы сменились чередой поражений, море слез, разбитое сердце и закономерный итог всей жизни. Лишь один-единственный человек пришел проводить ее в последний путь, и лишь этот человек готов был подписаться под эпитафией, начинавшейся словами «Мне искренне жаль».

Мона вернулась домой после официального завтрака в американской дипмиссии. Оставшуюся часть дня она намеревалась провести дома в тиши библиотеки. Глянув мельком на себя в зеркало, Мона подумала, что ее наряд из пестрого шифона слишком уж претенциозен и даже вызывающ ярок, а шляпа с чересчур широкими полями и вовсе смотрится не вполне уместно в будний день. Как же она устала от всех этих официальных мероприятий, от толп знаменитостей и просто людей, старательно карабкающихся вверх и только вверх по ступенькам карьеры и славы. И как же ей надоели бесчисленные светские мероприятия, устраиваемые в честь очередного почетного гостя или очередной не очень памятной всем даты.

Разговоры были ей утомительны, объем пищи, обязательный к поглощению на каждом из таких суаре, казался ей просто чудовищным, чрезмерная любезность хозяев пугала своей неискренностью, а поведение гостей отталкивало фальшивостью.

Мона с некоторым раздражением швырнула шляпу на столик, стоявший в холле, и тут ее внимание привлекла записка, лежавшая возле телефона: «Подтвердить, что прежняя договоренность о встрече мистера Чарльза Вивьена и леди Барби Миллс, назначенной на два часа тридцать минут пополудни, остается в силе».

– Мистер Чарльз видел это? – Мона указала подошедшему лакею на записку.

– Да, мисс. Мистер Чарльз уехал из дому на своей машине в пятнадцать минут третьего.

Новость ее огорчила, ибо леди Барби имела чрезвычайно скверную репутацию. По части разводов и прочих скандалов семейного толка в Лондоне ей не было равных. Леди Миллс была очень красива: необычная белизна кожи, широко распахнутые глаза, взирающие на окружающих с почти детским простодушием. Но это пока вы не потрудитесь себе за труд вглядеться в их глубины более пристально. Словом, роковая женщина в полном смысле слова. В гостиных шептались, что она может увести из семьи любого мужчину, стоит ей только поманить его пальчиком. Говорили, что в ее присутствии мужчины теряют голову и забывают обо всем на свете. Честь, бизнес, семья, святые узы брака и прочее – все это меркло и отметалось прочь, как ненужный хлам, стоило страсти завладеть сердцем очередной жертвы леди Миллс. Что ж, если это правда и если она обратила свой ветреный взор на Чарльза, тоже славящегося своим непостоянством и легкомыслием в отношениях с женщинами, бедняжку Сэлли можно только пожалеть.