Отсроченный шанс, или Подарок из прошлой жизни - стр. 8
– А ничего, что я тоже живу в той квартире и там прописана? – полюбопытствовала как бы между делом Алиса.
– Ну-у-у… – Эмма Валентиновна посмотрела на дочь задумчиво, будто только сейчас увидела, что-то там прикинула у себя в голове и пожала плечами. – Поживешь с нами.
– С вами? Поживу? – повторила за ней Алиса, подчеркнув интонацией-нажимом вопрос, и посмотрела иронично на мать, наигранно восхитившись: – О как!
– А что такого? – агрессивно отреагировала на иронию дочери Эмма. – Тебя же постоянно нет, ты в своих экспедициях пропадаешь и преподаешь до поздней ночи! Можешь и с нами пожить. Ну или что-нибудь придумаешь, – чуть скривившись от недовольства, отмахнулась она, мгновенно переключаясь на более важные моменты.
Нет, Алиса давно не обижалась на мать. Ну, почти не обижалась.
Когда она стала жить с бабушкой и дедом, бабуля Римма Тихоновна настояла и лично отвела внучку к хорошему психологу, который помог девочке разобраться со своими обидами на маму, претензиями и несбывшимися ожиданиями. Хотя, как ни странно, особых обид у Алисы на мать не имелось, по крайней мере, таких, из которых вырастают большие, непоправимые комплексы и проблемы. Она довольно рано поняла, в чем ей очень помогли разобраться бабушка с дедом, да и папа, что Эмма – она вот такая, и ничего с этим невозможно поделать. И никто в этом не виноват – просто такой человек, и все. В общем, Алиса не обижалась на мать. Почти. Бывало, в подростковом возрасте, в особо тяжелых случаях разрушительного материнского эгоизма, ее все-таки цепляло, порой даже всерьез цепляло. Не то чтобы она была нелюбимой или притесняемой дочерью для мамы, но-о-о… Как бы это сформулировать?
Мама… это мама.
Это отдельная и непростая тема, как и ее отношения с Алисой.
Если вкратце, то…
У Эммы имелась определенная жизненная концепция: она выбирала мужчину, некий объект для любви, благополучно его прибирала – и начинала вот Любить и Служить, позиционируя себя Женой Великого Человека. Все обязательно с больших букв, эдак… величественно, значимо, монументально. Так ей это виделось-представлялось. Любовь в тех отношениях оставалась под большим вопросом – или вообще без вопросов, ибо больше всего на свете Эмма любила себя в той придуманной и выбранной ею для жизни роли.
Видимо, все же Никитосу актерское дарование от маман досталось. Эмма постоянно, ежеминутно как бы наблюдала за собой со стороны – достаточно ли она жертвенна, достаточно ли хороша для жены Такого Человека, как она выглядит в этой Великой Любви и Жертве? А выглядеть требовалось великолепно, она ж не хухры какие-то там мухры – а служит Таланту. То есть такой бесконечный театр одной актрисы, где она внутри своей главной роли-ипостаси – Жены и Музы гения.
Такой вечный бенефис. Блистать – вот ее задача и актерское «зерно».
Наверное, всем жилось бы немного полегче, если бы маму хоть иногда можно было лишить «подмостков», не позволяя работать на публику, но проблема состояла в том, что публика как таковая ей особо-то и не требовалась – самой благодарной и восторженной публикой Эммы была она сама. Поэтому и находилась постоянно, что называется, «в роли». А это не истребимо ничем.
Как-то так. И хоть «гениев» Эмма тщательно подбирала-выбирала, но долго те, как правило, в ее жизни не задерживались. Эммочка довольно быстро разочаровывалась, уставая ждать, когда же муж наконец станет известным ученым, деятелем государственного уровня и признанным мировым светилом. И принималась за поиски нового объекта для любви и служения.