Отрок. Стезя и место - стр. 32
– Кхе, Леха, ты бы говорил, да не заговаривался, а то…
– Погоди, боярин Кирилл! – Федор медленно поднялся с лавки и отшагнул в сторону Корнея так, чтобы видеть Алексея и Осьму одновременно. – Значит, вы обвиняете нас в бездействии и потворству языческим мерзостям, опричь того, в нанесении ущерба княжеской казне? Так я вас понял?
– Если бы, бояре! – отозвался Осьма. – А то ведь хуже! Гораздо хуже! Ты, вот, боярин, сказал давеча, что ребят из Младшей стражи надобно драть за самовольство – бояр там городовых назначают и… всякое прочее, что им невместно. Занимались бы, чем им положено, а в иные дела нос не совали. А сами что? О княжеских делах в рассуждения входите, советы князьям давать собираетесь, а в собственной службе неисправны. Так чем вы лучше тех ребят?
Боярин Федор лишь слегка качнулся в сторону Осьмы, но в этом движении и в исказившей лицо боярина ярости было столько угрозы… на купца, просто-напросто, глянула смерть. Однако далее ничего не последовало, потому что Алексей тоже коротко шевельнулся, слегка изменил позу, но стало абсолютно ясно: боярин Осьму достать не успеет, несмотря даже на то, что Федора и Алексея разделял стол. Если на Осьму глянула смерть, то на погостного боярина глянул Рудный Воевода, и разницы в этом не было почти никакой. Рудный Воевода мог оказаться даже более скорым на руку. В разлившейся по горнице напряженной тишине отчетливо прозвучала негромко произнесенная Корнеем, вроде бы бессмысленная, фраза:
– Ничем, кроме воинских дел, не прославленный…
Никто ничего не понял, но это был хоть какой-то выход из положения, чреватого, по меньшей мере, крепкой дракой, а может, и чем похуже, поэтому все с преувеличенным вниманием уставились на Корнея.
– Чего, Кирюш? Ты о чем? – поинтересовался боярин Федор таким тоном, словно не он только что готов был искалечить или даже убить Осьму.
– Да вот, Федя, волхва однажды про род Лисовинов сказала… да ты сядь, чего выставился? Волхва, говорю, про нас сказала: «Молодой род, ничем, кроме воинских дел, не прославленный». И ведь права оказалась, коряга старая! Какой я, на хрен, воевода, если у меня под носом такие дела творятся? И ты, Федька, тоже хорош… да сядь ты, наконец, не торчи как… это самое! Чего вызверился, правда глаза колет, или от купчишки обидно такое слышать? Так я тебе то же самое повторю, легче тебе станет? Засиделись мы с тобой по теплым углам, вон, тебя уже и паутиной оплело… – Корней столь убедительно повел бородой в сторону Федора, что тот невольно сделал движение стряхнуть с рукава несуществующую паутину. – А у них глаз свежий, в том, что нам привычно, сразу несуразицу углядели… ну, может, не совсем сразу, но… Да сядешь ты или нет, в конце-то концов?!
Боярин Федор, шумно вздохнув, опустился на лавку и коротко покосился на Осьму. На Алексея он, было заметно, очень старательно не смотрел. Корней поскреб в бороде, зачем-то поелозил по полу протезом и заговорил, сменив рассудительный тон на командный.
– Кхе! Значит, так, Федор, прямо с утра пораньше ты либо сам едешь в Княжий погост, либо посылаешь кого. Вызываешь сюда все три десятка своих ратников. У меня-то даже вместе с твоими полная сотня не наберется… Дожили, едрена-матрена. Я, пока твои добираются, вызову в Ратное своих бояр и, как только будем готовы, пойдем за болото – Журавля за тайные места трогать. И не спорить! – повысил Корней голос, заметив, что Алексей что-то хочет сказать. – Возьмем всех, кого сможем вывести: новиков, отроков Младшей стражи… Леха, сколько отроков можно взять будет?