Отрок. Богам – божье, людям – людское - стр. 26
– Да я же утерся!
– Утерся он… все равно мокрые!
Попробовала бы Анна вести себя так днем… даже наедине… Но сейчас ей дозволялось все, и она об этом прекрасно знала. Ночная кукушка… люди зря говорить не станут!
– Леш, я тебе не досказала…
– Завтра расскажешь, давай-ка, спи.
– Ну да! Завтра! Как усвищешь с утра своих убивцев мелких гонять… вечером придешь потный, злой, лошадьми провонявший… то ли дело сегодня – после баньки…
– Где та банька? – Алексей сокрушенно вздохнул. – Весь зад в сале кабаньем…
– Хи-хи-хи… сейчас на пол соскользнешь!
– Хихикалка… только что вроде как засыпала…
– Ага! А ты с усами мокрыми…
– Ладно… рассказывай.
– Ну, слушай. Помирились, значит, Агей с Корнеем… Агей еще долго прожил, даже дождался, пока Михайла родится, а помер плохо. Зимой где-то в дебрях его лесовики убили, даже тела не нашли. Жалели-то его все, сотник все-таки, хотя кто-то, может, и притворялся, а вот Бурей радовался! Как-то выхлебал чуть не ведро хмельного да принялся орать, что, мол, жаль, тела не нашли, а то бы сходил да на могилку Агея и помочился бы. И тут Добродея возьми да и напророчь ему: «Вернется Бешеный Лис – не быть тебе живу!» Кто ж тогда подумать мог, что Мишаню тоже Бешеным Лисом прозовут?
– Да ты что?! – Алексей рывком сел на постели. – А Корней-то… да этого урода убивать сразу же надо было! Да я его сам…
– Ты про силу Настены узнать хотел? – в голосе Анны исчез даже намек на сонливость. – Вот и знай: неприкосновенен Мишаня для Бурея по слову Настены!
– Как так?
– А вот так! Одно дело то, что Настена его выходила, считай, вынянчила – говорить по-людски научила, нрав свой дикий в узде держать… Да много всего, недаром же он ее матушкой кличет, хоть и старше по возрасту.
И совсем другое дело, что Бурей, даже если сам не хочет, Настене все равно подчиняется беспрекословно… Были случаи. Не от ума это буреевского, не от благодарности, а от силы ее ведовской! И еще… я с Нинеей разговаривала, когда Мишаня у нее лосем побитый лежал… Знаешь, что она сказала? Настена с Буреем такое сотворила, что не только сама Нинея не смогла бы, но даже и не знает, кто бы еще так смог! Она в его душе чернущей солнечный уголок устроила!
– Да ну… – Алексей недоверчиво покачал головой. – Не бывает такого!
– Бывает, Лешенька, бывает. И поселила в этом солнечном уголке Юлькин образ. Бурей с Юлькой тетешкается, Ягодкой зовет, всякие вкусности да подарки таскает. Настена, правда, не все позволяет принимать, чтоб не избаловал девку, но… Ты вообще можешь себе представить Бурея ласковым, улыбающимся, сюсюкающим?
Алексея так поразили последние слова Анны, что вместо ответа он издал горлом какой-то булькающий звук.
– Не можешь? Вот и я не поверила бы, если б сама не видала. А теперь скажи: могу ли я, при таких раскладах, осмелиться хоть какой-то вред Юльке нанести? Понял, да? Так что не Юлька ошиблась, а сама Настена ошибается – не надо меня ни от чего предостерегать… Только на самого Мишаню и надежда…
– Ну, вы, бабы… Погоди! Как это, на самого Мишаню?
– А вот так! – Анна, казалось бы, не изменила позу, почти и не шевельнулась, но сейчас это была уже не женщина, уютно укутанная руками любимого мужчины, а опасный зверь, припавший к земле перед прыжком. – Знаешь, что он мне недавно сказал? «Все-то вы, женщины, про нас знаете, кроме одного: почему мы одних любим, а на других женимся?»