Отрочество - стр. 28
Машинку зингеровскую купили, в тот же день. А што? Деньги есть! Часть долгов дядя Фима наличными отдал, на прогулять и просто так, штоб в руках подержалось.
Не так штобы и самая лучшая, по словам Мишки, но козырь есть – детали сменные достать легко. Ну и не думая!
– Вот, – сказал я, когда её привезли, – приданное. Ну или калым, это уж как хотите.
И краснею! Потом как намерения показал, а не так штобы – намёки намёкивать.
Тётя Песя ка-ак села, да ка-ак перекрестилась! Широко, размашисто, от всей своей еврейской души.
– Мине, – спрашивает, – тоже так, или обойдусь?
А серьёзная-то какая…
– Лично мне, – отвечаю со всем вежеством, – до наличия крестика или могендавида на груди большое всё равно. А лет через пять и будем посмотреть, надо ли оно нам вообще, и кому куда.
Фира подошла красная-красная! В щёку клюнула губами, и убежала в комнату. Застеснялась! А потом визг такой в подушку, счастливый.
Малые глазами хлопают, ничегошеньки не понимают. Мне с братами неловко, страсть! Вроде как и не сватовство даже, но стал понимать, што профессия свахи, это такое ого-го, што и не приведи Боже!
Понятно, за што деньги платят. Да и вообще, ритуалы эти. Стесняешься ты или нет, но оттарабанишь с детства выученное «У вас товар, у нас – купец. У вас девица, у нас – молодец», и нормально. Особенно если не за себя, так-то куда как проще.
А уж в тринадцать лет о таком говорить, так никому не пожелаю. Стеснительно! Но и деваться некуда, потому как это… межконфессиональное и межэтническое. Импровизация.
Два дня потом мы с Фирой ходили, взглядами встретиться стеснялись. Все углы на себя собрали, во все косяки поврезались!
Потом дядя Гиляй приехал, без телеграммы. Извозчик во двор въехал, и вот он, опекун мой, с одним только чемоданом и саквояжем. Стоит.
А я сижу, аккурат под деревом расположился, со всем инструментом.
Взглядом меня смерил, задумчивым таким, да и рядом на чурбачок присел. Потом глазами повёл, и вот ей-ей! Орудия линкорные! Всем вокруг стало ясно, што у них дела, вот прямо срочные, не отложить. Пфр-р! И воробьями разлетелись.
– Рассказывай. Для начала, – на широкой ладони появилась та самая телеграмма, – это.
А у меня сразу ка-ак заныла поротая спина и задница! Чуйка, значица. И главное, понимание есть, што если и да, то – право имеет!
Девятая глава
Бить не стал, хотя взгляд такой себя тяжёлый, што вот ей-ей, лучше б выпорол! А он только слушает молча. Кивает. Голова чуть наклонена, взгляд в землю, а как подымет, так мама дорогая! Одним взглядом половину урлоты Хитровской до усцачки напугать можно!
Сразу вспоминается за его бурлачество и военное прошлое. Очень непростой дядька.
– Чистое дело, говоришь? – киваю так, што мало не голова отламывается, – но сказать не можешь?
– Ну не моя это тайна! – и уже тише, – и вообще, на благотворительность.
– Н-да… – и молчание. А меня осеняет.
– Хотите, я запрошу, штоб встретились с вами? На поговорить?
– Ну… – голова чуть набок, глаза задумчиво полуприкрыты, еле заметное молчаливое согласие.
Ф-фух… и с плеч не то штобы гора, но будто куль тяжёлый тащил от самого Привоза, и бух наземь! И на пот пробило, от облегчения-то. Вроде как исповедался, но не этим… в рясах, а по-настоящему.
Ка-ак меня распёрло на поговорить! Не остановить! Раз уж сидим вот так, в настроении. За Фиру рассказал. Хмыканье в ответ, и взгляд такой себе – ехидно-сочувственный.