Отрочество - стр. 17
Событие! А у меня настроения нет. С церквы ещё. Умеют же, а?
Сплюнув мысленно, начал спускаться, и завидел давешнюю барышню, с которой на вокзале тогда столкнулся.
– Мадемуазель! – и шляпой пол мету. Не так штобы и настроение появилось, а просто! Для форсу, перед самим собой больше.
– Месье, – девочка присела дурашливом реверансе, в глазах весёлые чортики, – какая приятная встреча! Снова видеть авантажного кавалера, преисполненного всяческих достоинств!
Подружки хихикают, ну да я им тоже шляпой соломенной тротуар подмёл, шутовски так.
– Мадемуазели… Позвольте загладить невольную позапрошлодневную вину, пригласив вас в этот жаркий день отведать мороженого?
Они немножечко так замялись, и я спохватился.
– Егор Панкратов! – прижимаю шляпу к груди, и глазки делаю. Ботинком ещё булыжники ковыряю, вроде как застеснялся весь.
Фырканье в ответ смешливое, с переглядками.
– Мария Никифирова, – барышня присела в книксене.
– Наталья Турбина, и глазками в ответ обстреливает. Вроде как и смешиночки, но и не так, штобы совсем. Возраст! Тренируется барышня.
– Елизавета Лопанович.
– Милые барышни, позвольте временно похитить вас в свой гарем для зверского угощения мороженным? По две… нет, по три порции! – я обвёл их глазами с самым суровым видом, – С шоколадом!
Смешинки… ну да тут как всегда! Што ни скажешь, всё либо на презрение и отворот носиков, либо на хи-хи. Возраст!
– А справится ли наш страшный похититель с содержанием такого гарема? Может, он ограничится менее суровым наказанием?
– Суровому похитителю нужно срочно избавиться от тяжести в карманах! – и мелочью звеню.
– В таком случае… – и тут они не выдержали, и ну смеяться!
– Избавьте нас от высокого штиля, достопочтимый сэр похититель, – запросила Мария пардону.
– Так это… мы завсегда рады! – мигом ссутуливаюсь, и чуть не нос рукавом, – Деревенские мы!
Со смешками и дошли до ближайшего скверика. Сидели так, шутили, и – отошёл! А ещё понимание пришло, што слишком я на Молдаванку зациклился. Город большой! Не в барышнях даже дело, а просто – шире надо жить!
Переоделся дома в нормальное, и не слушая Мишкиных возражений, потянул его с собой.
– На Пересыпь пойдём, к Косте, – сообщаю деловито, – я, ты, Санька, ещё несколько ребят с Молдаванки.
– А я-то здесь зачем?! – резковато отреагировал Мишка, – где я, а где… Брал бы Саньку, да ребят своих… молдаванских!
– Ты? – зашагиваю к нему, и глаза в глаза, – Ты мне как брат! Родней, чем иные родные бывают!
– Родные, – усмешка в ответ, чуть печальная, – бывает, что и родные…
– Но не кровные! Мы с Санькой побратались, и знаешь – родней родных!
– Вы… – и снова усмешка, грустная такая.
– Станешь мне… нам братом?! Кровным!
И такая радость жаркая полыхнула в ответ, што понял я, можно было и просто предложить. Без хитрых планов. Потому как што для сироты может быть выше семьи?
И сразу – дела все в стороны, да за Санькой сперва. Он как услышал, так и заулыбался. Ну и Мишка в ответ. Улыбаются, и стесняются улыбок своих. Вроде как не положено мужчинам чувства проявлять.
Вот пока не перестеснялись, я у тёти Песи вино и молоко взял, чашку эмалированную на кухне, и в катакомбы потащил их. Для таинственности и антуражу.
Огонь от лупы поджёг, так почему-то важно показалось. Солнечный огонь! Так, с факелом, в катакомбы и вошли.