Отморозки, часть 2 - стр. 22
– Ни хера себе,– хором вырвалось у всех оставшихся троих парней одновременно, но ни кого из них эта синхронность не рассмешила и даже не удивила.
– Это во что же мы вляпались, мужики?– задал Иван вопрос риторический, но все оставшиеся трое опять не сговариваясь и хором сочли нужным ответить:– В дерьмо.
Минут пять после этого четверка молча сосала пиво, потроша скумбрию и обдумывая создавшуюся ситуацию дерьмовую, как на нее не смотри.
– Может действительно пойти и сдаться в органы, пока не поздно?– первым нарушил молчание Мишка.– Объясним что да как. Что они не люди что ли?
– Хрен их знает,– буркнул в ответ Петруха.– Оборотни, блин, одни сплошные, если фильмам верить. Попадешь на такого, как на зло и хрен его знает что из этой явки с повинной может выйти. Подберет таких же оборотней команду, замочат нас, а еврики себе. За пятьдесят лямов-то…
– По уму надо все делать,– Пашка, на правах бугра, слегка добавил в голос командирских ноток.– Капусту из гаража Мишкиного изъять и перепрятать. А потом только в органы соваться. И сделать это нужно в темпе вальса, не откладывая. Пока Толян с Конем сами, без нас не подсуетились. Они наверняка обалдеют от такой суммы и попробуют смыться с ней. По фигу им мы и крыша, а тем более коты жирные. Мать же родную продадут за бабло.
– Точно. И я это же подумал. Прямо сейчас нужно туда мотануться и перегнать тачку, пока они нас не опередили. Если уже не опередили,– забеспокоился Петруха.– Кто со мной?
– Я наверное,– Пашка взглянул на часы.– Двадцать десять время. За час туда доберемся. Куда вот только перевезем. Мне ничего толкового на ум не приходит.
– У меня есть место подходящее. В Карелии. Ну, я тебе рассказывал про лесника бывшего – Семеныча. Он мне там у себя на участке в баньке разрешает жить. Шикарная, по белому и предбанник шикарный, лавки широкие. Забросим на чердачок, пусть полежат день другой, пока с ментами… т.е с пентярами не добазаримся.
– А недалеко?– засомневался Пашка.
– Ну, давай, предлагай другие варианты. Я что, против?– не стал спорить Петруха.
– Для бешенной собаки семь верст не крюк, подальше положишь – поближе возьмешь,– хмыкнул в ответ Мишка.– А Семеныч этот не наткнется на них? Полезет на чердак за чем-нибудь, а они там кучей. Сдаст ведь с потрохами по старой советской привычке. А, Петручио?
– Нет его сейчас дома,– успокоил парней Петруха.– У него в Питере дочь с зятем, уговорили его с печенкой на обследование лечь в клинику. Насильно погрузили в телегу и увезли сюда. Уж как он сопротивлялся, орал что самогонкой настоенной на мухоморах и рябине болячку свою придушит, слушать не стали. Зять у Семеныча мужик зажиточный и вроде как сам в этой клинике за главного, так что запугал его сперва всякими словами страшными медицинскими, а потом хвать под микитки и не успел Семеныч вякнуть, как уже в фольксвагене его ремнем в кресле зафиксировали. Так что нет Семеныча дома. Вокурат в эти выходные и госпитализировали. И правильно сделали, что-то он мне в последнее время тоже не нравился. Ходит, морщится. Видать доставала хворь.
– А за хозяйством кто присматривает? Соседи что ли?– заинтересовался сельским бытом лесника Пашка.
– Там хозяйство-то,.. хозяйство…– пренебрежительно махнул рукой Петруха.– Десяток курей Семеныч держит и псина дворняга такая же как он старая. Котяра еще есть, Васькой зовут. Ну, этот молодой еще, а Рекс уже нюх потерял. Соседи конечно приглядят. Там деревенька в десяток изб и старушки в основном живут. Половина изб вообще заколочены. Глухомань. Автолавка раз в неделю хлеб со всякой хренью закидывает, или раз в две недели… В общем был в деревушке один мужик – Семеныч и того в клинику увезли.