Откуда я иду, или Сны в Красном городе - стр. 10
А потом вдруг эти нежные, тёплые голоса стал перекрикивать от иконы Христа в серебряном окладе, висящей справа от алтаря, хриплый, истеричный и взбешенный мужик. Он топал ногами, стучал по окладу кулаком, матерился и даже плюнул в икону. И к счастью, не попал. К нему подбежали сразу три дьякона и потащили его к выходу. Мужик упирался, вырывался, толкал дьяконов плечами, но через пять минут церковный сторож уже распахнул перед этой раскрасневшейся толпой притвор.
– Погодите! – крикнул дьяконам Илия. – Не отпускайте его! Я уже бегу.
Он догнал служителей, которые всё же не рискнули отпустить мужика, уже на середине паперти перед ступеньками к дорожке из храма. Мужику было лет сорок. Работал, видимо, он на руднике. Спецовка окрасилась рыжей пылью, лицо тоже впитало этой красноватой пудры, насколько позволили поры.
– Отпустите, – сказал пресвитер. Дьяконы разжали руки, сделали шаг назад, но не уходили. Трое нищих, примостившихся на краю паперти, испуганно поднялись, прихватили картонные коробки, куда им кидали мелочь и спустились на траву сбоку от крыльца.
– Чем прогневил тебя лик Христа, сын мой? – тихо спросил всё так же ещё неспокойного мужика Илия. – Ведь ничего, кроме любви к тебе Всевышний не питает. И ты люби его. В духе его святом и любовь к нам, и вся истина жизни.
– ЭтО ты сын мОй, пОп, а не мОй папа! – всё ещё зло крикнул мужик с явным нажимом на букву «О». С Волжских просторов забросила его судьба. Понятно было всем. – БОрода есть, а гоОдОчков пОменее моих. МОраль будешь читать? Так хрен бы я на тебя клал и на мОраль вашу гнилую. Баран тупОй ваш БОг и тетеря глухая. Не дООрёшься до него. Любит Он нас всех! А меня тОгда пОчему не видит, не слышит, да ничем не пОмОжет? Или как раз меня мОжно не любить и не слышать?
– Ты крещёный? – ещё тише спросил пресвитер.
– А ещё чегО? – мужик упер кулаки в бёдра. – Нет, конечнО. И чтО, мне нельзя в церкву зайтить? Она ж для всех, не тОлько для тех, кто тут лбы пОклОнами расшибает и ладан нюхает. У меня горе, падла – жисть дОхлая! Я пришел за пОмОчью к БОженьке. Мне пОсОветОвали люди хОрОшие. Не в гоОркОм партии же переться. Там дОлбОлОмы похлеще вашего ХристОсика. Я месяц ужО бегаю сюды как шавка мелкая. На кОленях перед иконой по полчаса стОял да елОзил. ПроОсил пОдмОгу. Свечей стО спалил. ВОскОм вОняю на весь карьер. И чё тОлку? Он мне в пОмочь и пальцем не шевельнул. ГОлОвы ко мне не пОвернул, сучий пОтрОх. Ну как же! Он Боженька, хОзяин наш, пастух. КтО я ему? ВОшь на гребешке. Хмырь грязный из пОдземелья.
В притвор вышел протоиерей Автандил.
– Вы, отец Илия, не ждите ноября. Совершите с человеком Таинство Покаяния. Ему потребно зело. Примет крещение – пусть на чистую исповедь приходит. Господь за откровение искреннее отпустит через тебя грехи его. Вижу я – плохо мирянину. Не в себе он. А сам человек он достойный. Работящий и сильный. Но не сдюжил. Духом поник. Помоги ему именем Господа нашего Иисуса, отца его и святаго духа. Аминь.
И отец Автандил перекрестил мужика, а потом медленно и незаметно исчез в глубине церкви. Что необычного произошло – не понял никто. Ни дьяки, ни Илия, а нищие тем более. Но мужик вдруг обмяк. Наклонил голову и плечи его задрожали. Он плакал. Дьяконы тихо ушли. А священник Илия обнял мужика, прижал к груди и сказал шепотом.