Открытое сердце. Открытый ум. Пробуждение силы сущностной любви - стр. 15
Несколько лет назад умерла одна из величайших йогинь из той храброй когорты. Ей было за восемьдесят. Я скорблю об её потере, но в то же время радуюсь её подвигам и славлю ту преданность и понимание, которые она обрела, скрываясь на протяжении сорока лет, и которой поделилась с молодым поколением.
Проблема тулку
Я не имел ни малейшего представления о всех тех невообразимых обязательствах, когда подслушал разговор между матерью и дедом, которые обсуждали письмо от Шестнадцатого Кармапы. В восемь лет меня беспокоило лишь то, каким образом эта втихомолку разворачивавшаяся драма касалась меня. Меня нисколько не шокировала новость о том, что я был чьим-то перевоплощением. Понятие о перерождении – неотъемлемая часть многих азиатских культур, настолько же глубоко укоренившиеся, как и понятия о рае и аде в других культурах.
В то же время я уже достаточно знал о тибетском буддизме и понимал, что быть признанным в качестве реинкарнации влиятельного учителя, которая обозначается тибетским словом тулку, или «тело-эманация», – не такое простое дело. Тулку – перевоплощение существа, посвящающего все свои жизни обучению и практике, преодолению ментальных и эмоциональных привычек, которые в наши дни, вероятно, охарактеризовали бы как «дисфункциональные», – и всё это для того, чтобы помочь всем живым существам достичь того же состояния свободы.
Но всё же в восемь лет я не чувствовал себя тулку. Я не помнил ни прошлые жизни, ни свои предыдущие учения. Я не испытывал непреодолимого рвения спасать всех существ во вселенной. И я определённо не хотел, чтобы меня, как и двух моих братьев, в которых тоже признали тулку, отправили на обучение в монастырь. Я хотел жить той же относительно беззаботной жизнью: играть с друзьями, забираться на деревья и скалы и на спор перепрыгивать широкие ручьи, пересекавшие нашу деревню вдоль и поперёк.
Моя мать и бабушка часто умоляли меня прекратить эти игры. Единственное, в чём я проявлял бо́льшую осторожность, – это старался не забираться слишком высоко и следил за тем, чтобы не перепачкать одежду и обувь. Но в целом их просьбы не сильно сдерживали мою авантюрную натуру; я просто научился приводить себя в надлежащий вид перед тем, как заявляться домой и несколько туманно – как делают все дети – отвечать на вопросы матери и бабушки о том, чем целый день занимался.
Кроме того, нужно было блюсти семейную репутацию. Мой дед был хорошо известным в нашем небольшом уголке Непала мастером медитации. Он являлся своеобразным центром духовного притяжения, к которому тяготела не только наша деревня, но и внушительная часть округи. К тому же дед был прямым потомком одного из самых знаменитых царских родов Тибета. И тут я: восьмилетний мальчишка, который носится с деревенской детворой, взбирается на деревья и утёсы, заигрывает с девчонками – в общем, всячески портит семейную репутацию.
Тем не менее моя семья жила достаточно скромно, и мать с бабушкой больше переживали за мою сохранность, чем за иные последствия. Несмотря на своё беспокойство, они предоставляли мне полную свободу. Возможно, они поняли, что я был независимым ребёнком и, невзирая на предостережения, в любом случае делал всё по-своему. Больше всего они надеялись привить мне чувство осторожности, умоляя не совершать слишком рискованных поступков.