Откровение - стр. 33
Макдональд смотрел с прежним сомнением. Дядя Эдвин сказал с великой печалью, рвущей сердца:
– Я знаю Томаса. Он возьмет всех, если на пир, но если в самом деле впереди огонь и кровь… Томас, мальчик мой, ты – единственный в роду Мальтонов! Мы жили честно, за чужими спинами не прятались, боевой клич Мальтонов звучал во всех битвах. Но железный град сражений выбил все наше поле… И теперь ты – последний.
Томас обнял отца и дядю. Он прятал заблестевшие глаза, в горле стоял комок. Он отправлялся туда, откуда еще ни один воин Христа не вернулся.
Из конюшни вывели его коня, укрывали попоной, седлали. Конюхи были серьезны и молчаливы. Рыцари обнажили мечи и ударили рукоятями о щиты. Над двором пронесся глухой звон железа, предвещающий кровь, боль и смерть вне надежных стен замка.
Конь калики шел легко, помахивал гривой, на ходу норовил ухватить клок травы, листья с куста. Сам Олег сидел в седле неподвижный, погруженный в думы. Конь Томаса двигался тяжело, ровно, сам рыцарь весит не меньше калики, да еще тяжелые доспехи, щит, длинное копье, которое держит острием вверх, а нижним концом упер в стремя.
Замок постепенно удалялся, а впереди вырастала стена темного леса. И хотя дорожка вела к деревьям широкая, утоптанная, Томас внезапно ощутил, что мир все еще дик, неустроен, всюду чудища и дикие звери. До отъезда в Святую землю был уверен, что здесь середина белого света, но когда побывал там, узрел руины древнейших городов, увидел храмы, которым тысячи и тысячи лет – подумать о таком страшно! – когда не нашел ни единого дикого дерева, все высажены людьми, то ощутил с потрясающей ясностью, что живет не в центре, а на краю отвоеванного у дикости мира, а за краем – тьма, неведомое…
Потрясение тогда не испугало, как случилось бы со слабой душой, а наполнило гордостью. Только на краю мира, на острие цивилизации можно совершать подвиги во славу Пречистой Девы! Нести свет огнем и мечом язычникам, истреблять чудовищ, которых в Старом Свете давно перебили герои, подобные Персею и Гераклу: там даже в древнюю эпоху Ахилла и Гектора чудищ уже не осталось, и героям пришлось истреблять друг друга, после чего перевелись вовсе, а здесь самое время геройских подвигов…
Деревья сомкнулись сзади, нависали с боков, сразу потемнело. Божий свет остался там, по ту сторону крон, а здесь пахло гнилью, муравьями, старым перепрелым мхом. На дорожку с обеих сторон напирали кусты, деревья опускали ветви пониже, дабы никто не смел здесь пройти, кроме диких зверей. Лес знал своих, а человека впускать не хотел.
Калика ехал молчаливый. Томас косился на его прямую спину с развернутыми совсем не по-отшельнически плечами, порывался вступить в ученую беседу, можно бы поговорить и об устройстве мира, но почему-то робел. Вдруг да калика в самом деле как раз сейчас отыскивает ту самую Истину, узнав которую все люди враз запоют от счастья. Хотя, по чести говоря, сейчас куда нужнее философский камень или меч, который не выщербится и не переломится в трудный час.
– Мне внутренний голос говорит, – сказал Томас, – что с Богом в сердце и верой в душе мы если и не достигнем цели, то погибнем достойно…
Калика хмыкнул с пренебрежением:
– Внутренний голос! И это говорит железный рыцарь, завоеватель Сарацинии, герой штурма башни Давида!