Откровение - стр. 27

Тихий осенний воздух дрогнул. Застонал, зашевелился город. Что-то приближалось ко мне. Приближалось стремительно. Мчалось мимо домов, гася фонари. Летело через крыши, раскачивая провода. Пробивалось сквозь ветки деревьев, срывая с них последние листья.

Маленький желтый березовый листок взлетел передо мной ночной бабочкой, заставив испуганно отшатнуться от окна. Я схватилась за батарею, чтобы не упасть. И тут же хлопнула рамой, задернула штору. Отбежала к кровати. Может, Олег прав, и я зря вернулась? Там, за окном, что-то было. Это я позвала его. И теперь оно будет ждать. Ждать удобного момента.

Завернулась в одеяло с головой, подоткнула удобней подушку. Старая игра – если не шевелиться, то ничего страшного не произойдет. Ужас постоит-постоит, повздыхает и уйдет, так ничего и не дождавшись. А стоит шевельнуться, как он набросится. Поэтому надо лежать тихо-тихо, как будто меня здесь нет.

Наутро сон вспоминался с трудом: пустой зал, звон клинков, на полу прыгающие тени. Но я была спокойна, меня уже ничего не пугало. И только слова все еще звучали в ушах.

– Правда, ошибки бодрят? – шепчет мне голос. – Думаешь, что все понарошку, а оказывается всерьез… Играешь по одним правилам, а все остальные вдруг начинают играть по другим…

Сон затерся среди десятка других, оставив после себя неприятный осадок. Мне постоянно подкидывают головоломки, которые я пока не могу решить. Чего от меня хотят? Зачем заставляют раз за разом переживать смерть Макса?

С больной головой я сползла с кровати, нехотя глянула в набухающий за окном день.

Надо открыть форточку. Зачем я ее закрыла?

Заклинившая рама долго не поддавалась. Я мучила шпингалет, дергая ручку. Окно сдалось неожиданно, резко распахнувшись, и вместе со свежим воздухом в комнату влетели листья. Их шуршание в первую секунду напугало меня.

Весь подоконник был усыпан желтыми березовыми листьями, словно их специально кто-то набросал. Кто-то швырял их в окно двенадцатого этажа?

Давно я не чувствовала себя такой разбитой. Голова болела, во рту было сухо, делать ничего не хотелось.

Вот такой он, последний день каникул…

От расстройства я насыпала в чашку слишком много порошка, и кофе получился горьким, невкусным. Но я упрямо тянула отвратительный напиток, словно наказывала себя за все проявленные мной слабости.

Мама поначалу не смотрела на меня. Стояла около окна, демонстративно изучая облака за стеклом. Пила свою болтушку из сырого яйца. Молчала.

Я отставила чашку, уронила лицо в ладони, прислушалась. Ничего. Пустота. Только с первого этажа идут слабые сигналы тревоги – там Маринка.

– Ты не имеешь права!

Стакан так громко опустился на стол, что нарисованные рыбки на боках моей чашки поджали хвосты.

– Хандри, страдай, плачь по ночам – делай все, что угодно, если настолько слаба, что не можешь совладать с собой. Но ни в коем случае не показывай свои чувства другим.

Я с удивлением вынырнула из ладоней.

– Люди вокруг тебя не зрители в кинотеатре, они не должны ничего знать. Чем меньше сочувствия, тем быстрее все пройдет.

Мама стремительно прошла мимо меня. Раздраженно звякнули ключи.

– И никакого черного цвета! – Мама появилась на пороге кухни. – Черный цвет не спасет. Только даст сигнал остальным, что у тебя не все в порядке. Хочешь, чтобы тебя обсуждали? – Я опустила глаза. – Не хочешь.