Откровение Егора Анохина. Роман - стр. 16
– Это ты крикнул? – строго спросил сверху Маркелин.
– Ага, – радостно кивнул Коля Большой и провел рукавом по верхней губе, размазал по щеке сопли.
– А что ты кричал? Крикни-ка еще раз.
– Не жалаем дезентира, – гнусаво просипел Коля.
Снова смешки раздались.
– Отпустите его, – сказал Маркелин и зычно заорал в толпу. – Выборы состоялись! Большинством голосов председателем сельского Совета избран Чиркунов Михаил! А Совет он себе подберет сам. Теперь расходитесь. Жду вас с хлебом…
– Где мы его возьмем? Всё сдали!
– Товарищи! Я не понимаю вас, в Красной Армии ваши же сыны, братья. И вы не хотите, чтобы они были обуты, одеты, накормлены? Товарищ красноармеец, – вытянул руку Маркелин в сторону Егора. – Да, ты, ты! Поднимись, расскажи, в каких условиях сражается Красная Армия! Иди, иди…
Егор смутился, оглянулся растерянно: отказаться?
– Иди, просють, – подтолкнул его кто-то сзади.
Анохин нерешительно поднялся на паперть.
– Коммунист? – спросил у него вполголоса Маркелин.
– Комсомолец…
– Ну, вот и врежь им по-комсомольски!
Растерянный Егор стоял на паперти, глядел на молчаливую толпу и не знал, что говорить. Дрожь охватила его, словно внезапный озноб налетел. Лиц ничьих он не различал, сплошная масса.
– Расскажи, какова на фронте житуха, – подсказал сзади Мишка Чиркун.
– Да, жизня на фронте не сладкая, – начал негромко Егор. – Пирогов в постелю не подають… – И запнулся.
Кто-то засмеялся в толпе, подковырнул ехидно:
– Оратель выискался!
Егор обиделся, разозлился, крикнул:
– Да, пирогов не подають! Да и постеля не кажный день бывает. Ляжешь у костерка на шинелюшку, да шинелюшкой и укроешься. И холод, и голод – все бывало. И под пулями, под пулями… – Он приостановился, перестал орать, сказал тише. – Без вашей помощи мы ничего не сделаем, не поборем белых хищников. Нужен хлеб, мужики, нужен…
– И нашим детям нужен! – крикнул дед в драной шапке, тот, что спрашивал, когда соль будет, и Егор узнал его: это был Аким Поликашин. – Нам тоже с голодухи пухнуть неохота… Мы с твоим отцом в поле хрип гнули, а Маркелин прискакал – и под гребло. Мякину оставил! И ту забрать хочить… Ловок ты лялешничать!.. Нету хлебушка у нас, весь выгребли, пока ты сашкой махал!
Ничего не ответил Егор, хотел сойти с паперти, но Мишка ухватил его сзади за руку, приобнял, отвел за спину к Маркелину, который заорал яростно на Акима Поликашина:
– Ты мне контру не разводи! Выпорю!
– Зна-ам мы, скор на руку… Не думай, не век тебе царевать, дойдет и твой черед!
– Что-о! – шагнул с одной ступеньки Маркелин к деду и обернулся, приказал: – Выпороть! Сейчас же.
Те два пса, что вытащили Колю Большого, снова с готовностью скатились с паперти, подхватили деда под руки, довольные тем, что теперь легко смогут выполнить приказ. Один из них поймал на лету брошенную Маркелиным плетку. Анохин смотрел, как деда кинули на скамейку возле куста сирени, где обычно отдыхали старушки после заутрени, содрали штаны, взвилась плетка, и багровый рубец проступил на серой коже старика. Дед дернулся. Снова взвилась плетка. А Мишка совершенно не замечал истязания старика, говорил Егору, что рад его видеть. Расспрашивал: насовсем ли? Подошел Маркелин, протянул Егору руку. Познакомились. Маркелин похвалил за выступление, подбодрил: это начало, мол, научишься, и он, когда в первый раз перед народом встал, язык проглотил. А теперь часами может беседы вести, да некогда, деревень много, а народ, вишь, какой – кулаки, добром не отдают хлеб, каждый фунт вышибать надо… И чернявый руку протянул, назвался. Звали его Максимом. Заместитель комиссара продотряда, то есть Маркелина.