Отец на час. Работает спецназ - стр. 5
– Нет, – разводит руками.
Негусто.
– Молодежь. – Дергаю поводок и открываю дверь ключом-таблеткой. – У самого дочь такая. Когда же им ходить, как не сейчас?
– Так выпивают, веселятся, – возмущенно округляет глаза соседка.
– Поговорю, – киваю, чувствуя легкий укол зависти к этим самым малолеткам.
Сам давно не пью. Если только с сослуживцами встретимся.
После душа, замотав полотенце на бедрах, иду завтракать.
В телефоне десять пропущенных. Один от Сереги-Азиата, того самого сослуживца, с которым нет-нет да и по пиву, второй – от Женечки, третий и все последующие – дочь родная, в силу возраста признающая только свои личные границы. Все остальные для нее – просвечивающие и ненадежные.
Ей перезваниваю.
– Пап…
– Пашка, привет. Как сама? Как учеба?
– Нормально, пап. А ты дома? – заискивающе тянет. Та еще лиса.
– Я дома.
– Там тебе доставка придет сейчас. Прими, а?
– Доставка? Какая?
Звонок домофона намекает, что ответ на мой вопрос прибыл. Получите, распишитесь и не вякайте.
– А… вот. Ты получи, пап. Я тебе потом перезвоню.
Чувствуя большой подвох, иду в комнату, натягиваю чистые трусы и влетаю в джинсы.
На площадке девчонка лет двадцати, смущается.
– Сейчас, – говорю, прикрывая дверь и подхватывая с сушилки футболку. – Что там?
– Доставка на имя «Отец Владислав Алексеевич». Вы?
– Я, – предстаю перед ней уже одетым.
– Тут оплата еще.
– Оплата, – вспоминаю, есть ли в бумажнике наличка со вчера. – Сколько?..
– Тридцать пять тысяч.
– Сколько?! – усмехаюсь и переспрашиваю: – Может, три пятьсот?..
Хотя бы!..
Девчонка в подтверждение слов разворачивает папку, и напротив своей фамилии вижу сумму, практически равную той, что государство определило мне в ежемесячное довольствие после двадцати лет верной службы.
– Не будете брать? – она растерянно смотрит на объемную коробку и грустнеет враз.
Куда вас всех девать, девки?..
– Буду, – тянусь к куртке. – Безналичный расчет есть?
– Конечно, – с облегчением выдыхает и стягивает рюкзак. – Сейчас терминал достану.
Прихватив посылку, снова тащусь на кухню. Уже не такой радостный. На целых тридцать пять тысяч погрустнел. Пушистый тычется мордой в колено.
– Пашка. Это че такое? – зажав телефон между ухом и плечом, помешиваю чуть пригоревшую кашу.
– А… это холодильник для косметики, пап. Вечером заберу. Спасибо!..
– Холодильник для чего? – аж зубы сводит.
– Для косметики, – отвечает невозмутимо.
Я в ахере. В лютом.
– И чем тебя обычный холодильник не устраивает?
– Товарным соседством. Мама там свои кастрюли с супом и котлетами хранит. А мне косметику – негде.
– Да какая у тебя там косметика? Детский крем? – вспоминаю ровненькое милое личико, еще недавно сплошь измазанное соплями.
– У меня, между прочим, уже и морщины появляются. Мимические!
«Это потому, что ты больно много улыбаешься, – думаю. – Живешь хорошо, дочь. Я в твои годы на ликеро-водочном заводе бутылки по ящикам расставлял, а деньги мамке нес, чтобы она хлеба на всех купила».
Вслух я, естественно, громко молчу. Попробуй скажи. Месяц морду воротить будет.
С бывшей у нас не контакт, так она и дочь частенько против меня настраивает. А Пашку я люблю… Хорошая она, разбалованная немного, но в этом, кроме себя, и винить-то некого.
– Кстати, я на права решила пойти учиться.
– Это еще зачем?
Мыслить наперед – моя привычка. Автошкола, машина не хуже, чем у подружки. Да и потом… буду тоже улыбаться, каждый месяц родному государству за камеры на дорогах отстегивая. Вплоть до окончания университета. Дальше, надеюсь, она «все сама», но есть чуйка, что и это не конец.