Отец моей подруги - стр. 8

Пытаюсь приподняться, стону, тянусь к телефону, который лежит на тумбочке.

Сел.

Черт.

Судя по обстановке в палате, это частная клиника. Мне становится еще хуже, когда понимаю, сколько мне будет стоить даже неполный день пребывания здесь. Похоже, мне придется взять дополнительные смены на работе.

Господи, да почему я такая невезучая? Почему моя жизнь не может быть нормальной? Я же избегаю опасных ситуаций, по вечерам стараюсь даже в супермаркет не выходить, учусь прилежно, но постоянно влипаю в какие-то глупые истории.

— О, очнулись! — в мою палату заглядывает медсестра. — Как самочувствие? — спрашивает, склоняется ко мне, светит фонариком в глаза.

— Вроде уже лучше. Что со мной случилось? — моргаю несколько раз, яркий свет режет глаза.

— Вам должно быть лучше известно, что с вами случилось, — неодобрительно косится на меня медсестра. Подносит ко лбу градусник. Слышится писк, она хмурится, когда проверяет температуру. — Я вам не мать, конечно, не мне читать вам нотации, но вы еще так молоды, не стоит увлекаться наркотиками. Пусть даже легкими. Это всегда кажется — разочек, и все, а потом таких молодых девочек, как вы, к нам с передозом привозят.

— Какие наркотики? Вы о чем? — спрашиваю испуганно. Тело пробирает дрожь. — Вы, наверное, меня с другим пациентов спутали. У меня, кажется, отравление просто было.

Женщина качает головой.

— Вам виднее, — не верит мне. — Мы сделали вам промывание желудка и капельницу поставили. Вечером еще одну нужно сделать. Утром вас уже выпишут.

Она уходит, оставляя меня в полном ступоре.

Кажется, я помню что-то такое. Звук скорой, голоса врачей. Но все словно в тумане.

Сердце в груди начинает бешено биться. Меня обвинили в том, что я наркотики принимаю. Разве о таких случаях они не должны сообщать в полицию? Или это распространяется только на ножевые и пулевые ранения?

Мне так страшно становится, что я начинаю задыхаться. Мой пульс подскакивает. Как доказать, что я ничего такого не делала?

На краю тумбочки стоит графин с водой. Я тянусь к нему. Руки дрожат, когда я наливаю воду в стакан, немного попадает на поверхность тумбочки и на сложенный вдвое белый лист бумаги, на котором проступают расплывшиеся чернила.

Делаю несколько жадных глотков, потом осторожно разворачиваю лист.

Размашистым почерком Оля пишет:

«Машка, это трындец! По ходу, тебе реально что-то подсыпали в стакан. Я обзвонила всех, кого знаю, никому больше плохо не было. Невезучая лишь ты одна.

Прости, что пришлось уехать и оставить тебя там, но внезапно прикатила моя мама из-за границы, папа сказал пулей домой мчать.

Твои счета оплачены, за это не волнуйся. Поправляйся. Чувствую себя виноватой, ведь это на моей вечеринке все случилось.

Твой телефон сел, зарядки нет. У персонала тоже не нашлось. Поэтому, как в старые времена, пишу тебе письмо. Романтично, правда?

Тебе стоит сменить телефон, это допотопная модель, ею уже никто не пользуется. Попрошу у папы для тебя новенький, у него на фирме все равно целый ящик валяется для всяких нужд.

Целую, твоя лучшая неповторимая подруга».

Грустно улыбаюсь, откладываю в сторону письмо. У Алмазовой всегда так просто все. Хотелось бы и мне такого отца иметь. Чтобы все для меня делал и так же сильно любил. Чтобы любая проблема мелочью казалась.